Избранное. Мудрость Пушкина

Ты, сердцу непонятный мрак,Приют отчаянья слепого,Ничтожество! пустой призрак,Не жажду твоего покрова;Мечтанья жизни разлюбя,Счастливых дней не знав от века,Я все не верую в тебя,Ты чуждо мысли человека!Тебя страшится гордый ум!Так путник, с вышины внимаяРучьев альпийских вечный шумИ взоры в бездну погружая,Невольным ужасом томим,Дрожит, колеблется: пред нимПредметы движутся, темнеют,В нем чувства хладные немеют,

Кругом оплота ищет он,Все мчится, меркнет, исчезает…И хладный обморока сонНа край горы его бросает…Конечно, дух бессмертен мой,Но, улетев в миры иные,Ужели с ризой гробовойВсе чувства брошу я земныеИ чужд мне будет мир земной?Ужели там, где все блистаетНетленной славой и красой,Где чистый пламень пожираетНесовершенство бытия,Минутной жизни впечатленийНе сохранит душа моя,Не буду ведать сожалений,Тоску любви забуду я?..

Любви! Но что же за могилойПереживет еще меня?Во мне бессмертна память милой,Что без нее душа моя?Зачем не верить вам, поэты?Да, тени тайною толпойОт берегов печальной ЛетыСлетаются на брег земной.Они уныло посещаютМеста, где жизнь была милей,И в сновиденьях утешаютСердца покинутых друзей…Они, бессмертие вкушая,В Элизий поджидают их,Как в праздник ждет семья роднаяЗамедливших гостей своих…

Мечты поэзии прелестной,Благословенные мечты!Люблю ваш сумрак неизвестныйИ ваши тайные цветы.Зачем не верить вам, поэты?{118}

Это – не рассуждение, это крик ужаса пред «ничтожеством». Нарисовав себе картину полного уничтожения, поэт с содроганием отворачивается от нее и судорожно цепляется за надежду, подаваемую поэтами, не спрашивая, на чем основаны их уверения, веря только потому, что не поверить – слишком страшно. В черновой этого стихотворения его чувства выражены отчасти еще ярче, например, в этих строках:

(Забыть) забыть любовь!(Мою любовь!) но что же за могилойПереживет еще меня?Он мой, он вечен, образ милой,Бессмертен, как душа моя!

или:

Что без него душа моя!

И в другом месте:

Мечты поэзии прелестной(Я вас люблю)

или:

Я верю вам.

Это голос сердца – разуму здесь вовсе не дано слова. Но он скоро заговорит. К 1823 году относят следующие два наброска, где робкое сердце точно молит о пощаде, но ум властно изрекает свой неумолимый приговор.

Придет ужасный час… твои небесны очиПокроются, мой друг, туманом вечной ночи,Молчанье вечное твои сомкнет уста,Ты навсегда сойдешь в те мрачные места,Где прадедов твоих почиют мощи хладны.Но я, дотоле твой поклонник безотрадный,В обитель скорбную сойду я за тобойИ сяду близ тебя, печальный и немой…Лампада бледная твой хладный труп осветит.Мой взор движенья не заметит,Ни чувства нежного, ни гнева на лице.Коснусь я хладных ног – себе их на коленаСложу и буду ждать… чего?Чтоб силою… мечтанья моего…{119}

Это горькое «чего?» звучит безнадежностью. Что мог Пушкин сказать дальше? Попытка нарисовать загробный приход души на зов любящего обрывается на первой же строке, потому что рассудочная мысль леденит воображение – готовый родиться образ тускнеет и гаснет.