Не только славой и великолепием полна природа, – она еще и трагична. Она подчинена законам конечности и разрушения. Она страдает и вздыхает вместе с нами. Всякий, кто хоть раз вслушался в звуки природы, сочувствуя и сопереживая ей, не может позабыть их трагического напева. Греческое слово в послании Павла, которое мы перевели как «творение», употребляется преимущественно для обозначения неодушевленной части природы, как например, у того же Павла, когда тот ссылается на слова, сказанные Богом Адаму после его грехопадения: «Проклята земля за тебя». Вздыхающие звуки ветра и вечно неспокойный, бесплодный накат волн прибоя могли навеять поэтический, полный меланхолической грусти стих о покорности природы суете. Но слова Павла в большей мере касаются сферы живых существ. Печаль осенних листопадов, конец ликующей жизни весны и лета, неприметная и тихая смерть бесчисленных существ в холодном воздухе надвигающейся зимы – все это заставляет и всегда будет заставлять сжиматься сердца не только поэтов, но и всех людей, способных чувствовать. Песнь о скоротечности звучит у всех народов. Слова Исайи: «Засыхает трава, увядает цвет, когда дунет на него дуновение Господа» – говорят о краткости жизни людей и народов. Но без глубокого сопереживания жизни природы они не могли бы быть написаны. А вот что говорит Иисус, восхваляя полевые лилии: «И Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них». В двух этих речениях мы постигаем как славу, так и трагедию природы.
Сопереживание природе в ее трагедии – не сентиментальное душевное волнение, это неподдельное чувство реальности природы. Шеллинг справедливо говорит: «Флер грусти окутывает всю природу, глубокая неутолимая печаль распространена во всей жизни». Согласно Шеллингу, это «явственно проступает в следах страдания на лике всей природы, особенно – в выражении глаз животных». Учение Будды о страдании как существенной черте всей нашей жизни завоевало значительную часть человечества. Но только тот, кто в основании собственного бытия связан с основанием природы, способен разглядеть ее трагизм; как говорит Шеллинг: «Самое темное и самое глубокое основание человеческой натуры есть "страстное томление"… есть печаль. Это, главным образом, и создает отношения сопереживания человека с природой, ибо печаль составляет глубочайшее основание и природы тоже. И природа оплакивает утраченное благо». Понимаем ли мы еще смысл таких полупоэтических, полуфилософских слов? Или мы уже слишком обособились в нашем человеческом превосходстве, интеллектуальном высокомерии, заняв позицию господства над природой? Мы утратили способность воспринимать гармонические звуки природы. Неужели мы потеряли восприимчивость и к ее трагическим звукам?
Почему природа трагична? Кто виноват в страданиях животных, в безобразии смерти и разложения, во всеобщем страхе перед смертью? Много лет тому назад я и один хорошо известный психолог стояли на молу, глядя на океан. Мы видели бесчисленное множество маленьких рыбок, которые спешили по направлению к пляжу. Их преследовали рыбы побольше, за которыми, в свою очередь, гнались еще большие. Агрессия, бегство, тревога – прекрасная иллюстрации старого сюжета о карасе и щуке, как в природе, так и в истории. И вот ученый, во множестве научных споров отстаивавший гармоническое устроение реальности, заливается слезами, говоря: «Зачем созданы эти существа, если они живут только для того, чтобы другие их пожирали?» В этот миг трагедия природы вторглась в его оптимистическое умонастроение, и он задал вопрос: «Почему?»