Избранное. В 2 т. Т. 2

Михаэль еще ничего не знал о гомосексуализме. Но когда Воль нежно обнял его, он с инстинктивным отвращением отскочил в сторону и вне себя от гнева и возмущения уставился на Воля.

В двух шагах от него остановился Профессор Так Сказать, и Артур налил ему целый стакан коньяку. Михаэль рассеянно поздоровался и убежал в уборную. Там он десять минут расчесывал волосы, уже достигшие приличной для художника длины, после чего направился к Софи, — он обещал ей прийти сегодня.

Он пришел слишком рано. Когда он постучал в дверь студии, Софи еще сидела в своей ванне, намыленная с ног до головы. Она невольно закрылась обеими руками, словно Михаэль уже стоял перед нею, и крикнула ему, чтобы он немного подождал.

Он уселся на ступеньку и вдруг снова почувствовал, как рука Воля обнимает его плечи. По спине пробежал ледяной холодок. Куда проще красить штакетный забор, чем сидеть в кафе Стефани и пытаться понять все, что там происходит. Ницше, Фрейд. Ему нужно читать и читать. А Волю он просто даст по физиономии. Но что теперь надо сказать Софи? По физиономии Волю — допустим, а ей что сказать? Лучше всего прямо встать и уйти. Но с ней совсем другое дело. И потом он уже два раза ее целовал. Он просто еще раз поцелует ее.

Она открыла дверь и выглянула. Снова та же милая улыбка. Но на этот раз в ней было больше смущения. Она надела войлочные туфли без каблуков и тонкий утренний халатик, тесно прилегающий в талии. Хорошо бы сейчас сразу обнять ее, и пусть случится то, чего хочет творец всего сущего.

На какое-то мгновение ему показалось, что он попал в совсем новую мастерскую — Софи спрятала все пятьдесят эскизов. Ни одного не осталось на стене. Только самое натуру — свое собственное тело — она не смогла никуда спрятать, оно угадывалось под мягкими складками халатика во всей своей красоте.

В углу лежала горка поленьев. В печи весело трещал огонь. Было очень тепло. Теплый смолистый запах горящих дров мешался с пряным ароматом белой гвоздики — на столе стоял огромный букет.

Софи стояла перед ним, вопрошая взглядом неизвестное. Природа — опытная сводня — обвила руки Михаэля вокруг талии Софи. Софи ничем не могла ему помочь. Она вся дрожала. Михаэль и Софи только познавали любовь. Он остался у нее на всю ночь. Оттоманка оказалась очень узкой.

В Мюнхене было много художественных студий. Встречались даже такие художники, которые платили за свои студии. Большинство не могло этого сделать, поэтому первого числа каждого месяца они перебирались в другую студию. Поскольку студии все-таки уже существовали, а некоторые художники действительно платили за них, мюнхенские домовладельцы снова и снова шли на риск и сдавали помещения. В этом был своего рода игорный азарт. А вдруг новый жилец заплатит? Вдруг им повезет? И они решались ставить на эту карту. Выигрывали, впрочем, очень редко.

Первого декабря Карло Хольцер положил в папку несколько рисунков, расческу, рубаху и пустился в путь к энной по счету студии. Свернутый в трубку проект легочного самолета он оставил в углу. Легочный самолет был для него пройденным этапом. Уже много дней и ночей его занимала новая идея, подсказанная сандалиями ландскнехтов на картине Фердинанда Ходлера «Отступление швейцарцев под Мариньяно». Четыре недели Хольцер терзал одного сапожника и довел его почти до сумасшествия, пока, наконец, после бесчисленных неудачных попыток, тому не удалось изготовить пару башмаков точно такой же формы, как у ландскнехтов. Человеческая ступня спереди, к пальцам, расширяется; башмак, которым человек с незапамятных времен уродует свою ногу, спереди сужается. Какое безумие! Вместе с башмаком Мариньяно искусство вторгалось прямо в гущу повседневной жизни. Это великое событие! Сапожник, подаривший человечеству башмак Мариньяно, откроет для него новые пути. Он навеки избавит человечество от мозолей.

Тем не менее издерганный вконец сапожник отказался выдать заказ без денег.

Башмак Мариньяно достигал спереди шестнадцатисантиметровой ширины, от большого пальца к мизинцу шла абсолютно прямая наклонная линия. Карло передвигался в новых башмаках очень медленно — пришлось заново учиться ходить. При каждом шаге он должен был переносить тяжесть тела с одной ноги на другую. Словно переваливающийся на лапах гусь, Карло выносил вперед ногу не по прямой, а описывал ею дугу.

Завидев стоящего перед кафе Стефани Гуго Люка, Хольцер поспешил на ту сторону и при этом ухитрился не попасть под колеса. Люк прижал локти к телу, протянул Хольцеру только кончики пальцев и сказал:

— Вообще-то говоря, размеры легочного самолета ничем не ограничены. В теории мы можем построить самолет на тысячу пассажиров, на пять тысяч, в теории — даже на десять тысяч. И мы построим его! Надо только увеличить соответственно число дыхательных клапанов и сделать соответственно большее легкое.

Карло одобрительно кивнул и покосился на свои башмаки — его заинтересовало, как они выглядят, когда он стоит. У Карло было маленькое обезьянье личико с огромной нижней челюстью и несколько криво посаженным крохотным носиком, носиком, загнутым, как запятая.