ленной работоспособностью, жадностью к знаниям, активным желанием
обязательно стать настоящими испытателями.
И это их желание, по крайней мере у подавляющего большинства
выпускников, осуществилось. По-разному сложились впоследствии их судьбы —
капризные, переменчивые, далеко не у всех долгие авиационные судьбы! Но
трудно найти среди первых выпускников Школы такого, о котором в летной
среде не заговорили бы по тому или иному поводу в ближайшие же после
выпуска годы.
Василий Архипович Комаров — я уже рассказывал о нем как об одном из
первых (если не первом) среди молодых испытателей, получивших без отрыва от
летной работы квалификацию авиационного инженера, — особенно отличился, участвуя в испытаниях тяжелых, неманевренных пассажирских самолетов на
сваливание в штопор. В это заведомо опасное, совершенно дикое для такого
корабля положение его загоняли нарочно. Загоняли, чтобы найти способы
выхода, если что-либо подобное случится самопроизвольно под действием
мощных воздушных возмущений в струйных течениях стратосферы. Путь к
безопасности лежит сквозь опасность — такова диалектика авиации.
Участие в подобных испытаниях вместе с опытными летчиками Анохиным, Ковалевым, Хаповым было для Комарова своего рода аттестатом зрелости.
А Федору Ивановичу Бурцеву — в будущем в течение ряда лет
возглавлявшему Школу — довелось показать, на что он способен, в других
условиях: стартуя на крохотном реактивном самолетике «с подвески» — из-под
крыла тяжелого самолета-носителя. Отработка такого старта сама по себе
проблема. Но этим дело не кончалось. Дальше маленькую верткую машину вел к
цели автопилот. Не очень-то приятно лететь на малой высоте с изрядной
скоростью, не имея управления в руках! Это тот самый случай, когда «безделье»
хуже самой тяжелой работы. Тем более что и автопилот-то работал поначалу не
очень надежно: для его доводки эти острые полеты приходилось по многу раз
повторять. Правда, летчик в любой момент мог выключить автоматику и взять
управление в свои руки. Для этого надо было всего только перебросить один-единственный тумблер — вон он, на самом видном месте приборной доски. Но
когда делать это? Секунда промедле-
450
ния — в будет уже поздно: испытания проводились, повторяю, на очень малой
высоте. Секунда «упреждения», когда что-то ненормальное в работе автоматики
едва начинает проявляться, — и весь полет можно считать несостоявшимся: дефект не зафиксирован на лентах самописцев, не показал себя, не дал нужного
для доводки материала. Узка тропа между крутым обрывом в непоправимое и
отвесной стеной непознанного. Проводившие испытания летчики С. Анохин, С.
Амет-Хан, В. Павлов и совсем еще молодой в то время Бурцев сумели по многу
раз пройти этой не прощающей ошибок тропой.
Работа Юрия Тимофеевича Алашеева получила, пожалуй, наиболее широкую
известность. Ему выпало на долю впервые поднять в воздух и полностью
испытать в полете один из этапных, знаменующих новую страницу в истории
авиации самолетов — пассажирский реактивный Ту-104. Сейчас множество
реактивных пассажирских самолетов летает по воздушным дорогам Советского
Союза и всего мира. И горько, что Юра Алашеев не может и никогда уже не
сможет порадоваться этому вместе с нами. .
Александр Иванович Казаков сразу после школы попал на крупный
авиационный завод. Вскоре его назначили вторым пилотом на машину,
проходившую контрольные испытания по расширенной программе. В одном из
полетов по этой программе требовалось на большой высоте и при весьма
солидной скорости — в непосредственном преддверии звукового барьера —
выполнить энергичный маневр с заданной перегрузкой. Долго потом тянулись
споры: выполнимо ли было это задание вообще? Но это уже махание кулаками
после драки. А в полете весящий десятки тонн корабль сорвался в неуправляемое, бессистемное падение, в котором было что-то и от штопора, и от волнового
кризиса, и вообще черт знает от чего!
Командир корабля летчик М. не смог восстановить управление и, оценив
положение как безвыходное, торопливо скомандовал:
— Экипажу покидать самолет! Немедленно катапультироваться!
И тут же выстрелился в воздух сам. Но катапульта не была рассчитана на
использование в таком режиме. Ни командир корабля, ни члены экипажа, выполнившие его команду, не спаслись. .
451 Рассказывая об этой трагедии, проще всего было бы уподобить действия
летчика М. поведению капитала, первым удравшего с терпящего бедствие судна, в предать его безоговорочному осуждению. Но в действительности дело было
сложнее: по всем существующим правилам летчик покидает последним
управляемый самолет. Если же управляемость машиной потеряна, он делает это
одновременно со всем экипажем. М. явно считал, что положение именно таково