Избранное в двух томах

Или — Доска почета! Ясное дело — на ней лучшие работники. Оказывается, так, но не совсем; для полноты картины полезно посмотреть еще и ведомость на

зарплату (очерк «С чего начинается качество»).

Обслуживающие обслуживают — обслуживаемые обслуживаются. Вроде бы

аксиома. Но Аграновский отыскивает официанта, который считает, что «все мы

друг другу служим» (очерк «Человек из ресторана») — и уж такого ответа его

собеседник, будьте покойны, мимо ушей не пропустит («Тут я понял, что буду о

нем писать. .»).

Это все и есть — Анатолий Аграновский!

Кстати, о не пропущенных чутким ухом публициста и использованных им в

своих произведениях высказываниях собеседников. Никогда не забывал он

сослаться: «Как сказал один знакомый врач» (токарь, летчик, официант. .).

Вообще щепетилен был в высшей степени. И как профессионал, и в личном

общении с людьми. Впрочем, сам Толя личных и профессиональных черт в

человеке не разграничивал.

Если вспомнить совет его отца, с которого Толя начал наш первый, тогда еще

чисто деловой разговор, то, я думаю, было в этом совете, кроме

профессионально-журналистской стороны, еще нечто, очень хорошо ложившееся

на Толин характер: он вообще больше любил отдавать, чем брать.

Остро было развито в нем чувство юмора. Правда, проявлялось это прежде

всего в том, как он его воспринимал. Сам тем, что называется «острословом», не

был. Острил сравнительно редко, но если уж острил, то снайперски точно. Но

больше любил рассказать какую-нибудь по существу смешную историю, предоста-499

вив слушателям самим оценить ее в меру собственных возможностей.

Говорить предпочитал негромко. Может быть, потому, что и к его

негромкому голосу всегда прислушивались. Добиваться внимания окружающих

ему не приходилось. Так же негромко и пел под гитару, — но и тут ни одно его

слово, ни единый нюанс не пропадали.

Свою очень четкую жизненную и гражданскую позицию Толя

пропагандировал (если тут уместно это слово) прежде всего личным примером.

Но, видимо, отдавая себе отчет в том, что этот метод эффективен

преимущественно по отношению к тем, кто к такому примеру сам

присматривается, иногда на сей счет недвусмысленно и четко высказывался, не

считаясь, как говорится, ни с временем, ни с местом, ни с составом аудитории.

Так, широкий резонанс получили его публичные высказывания о чести писателя

и журналиста — высказывания, вызванные, как нетрудно догадаться, определенными отклонениями некоторых его коллег от требований чести. Тут

тихий, сдержанный Аграновский выступал без обтекаемых формулировок —

впрямую.

Тактичность и деликатность Толи иногда ставила его в трудное положение.

Трудное, конечно, только для него — другой человек на его месте в подобных

ситуациях ни малейших переживаний, скорее всего, не испытал бы.

Когда возникла идея поставить по документальной повести Аграновского

«Открытые глаза» художественный фильм, в котором бы актеры играли роли

реально существующих людей, названных своими собственными именами, эти

люди — в том числе и пишущий эти строки — воспротивились. И вот ко мне

домой явилась уговаривать, как сейчас бы сказали, «представительная

делегация»: режиссер-постановщик будущего фильма, главный оператор, оба

соавтора сценария.

Уговаривали долго, с кинематографической напористостью. Единственный

из пришедших — Толя — молчал. И явно томился тем, что оказался как бы

между молотом и наковальней. Поначалу он ничего неприемлемого в замысле

постановочной группы не усматривал (иначе этого визита бы и не было). Но, столкнувшись с протестом «жертв» этой идеи, не возжелавших столь

своеобразной рекламы, решительно отбросил все художественные соображения, которые в его

500

глазах не шли в сравнение с нравственными, этическими.

Больше ни ко мне, ни к моим коллегам никто по этому поводу не обращался.

«Тихий» Толя все дальнейшие дебаты на сей счет решительно пресек. Что далось

ему, надо полагать, не без труда — разногласий между ним и другими

создателями фильма и без того хватало. Хотел было я сказать что-то о присущей

Толе Аграновскому высокой порядочности, но подумал: в странное время мы

живем, если рассматриваем порядочность как особую заслугу, а не как норму

поведения обычного, нормального человека. .

Впрочем, Анатолий Аграновский не был обычным человеком.

На таких людях, как он, держится совесть общества.

СОВСЕМ НЕ ТАКОЙ. .

Летчик-испытатель Ануфриев — в комбинезоне, шлеме, с поднятыми на лоб

очками, с надетым парашютом, при кислородной маске, болтающейся у плеча, —

словом, в полной летной экипировке, — садился в самолет. Сделав шаг к машине, он взялся рукой за борт кабины, на мгновение полуобернулся, показал свой

Болевой профиль и соответствующее ситуации суровое выражение лица, и полез

наверх, уверенно упираясь подошвами массивных башмаков в тонкие

перекладины приставной лесенки.