Избранное в двух томах

залетали на них так уверенно и чисто, будто уже долгое время ничем другим не

занимались.

Летчиков-реактивщиков сразу стало не два-три, как было в дни испытаний

опытных реактивных машин, и не пять, как потребовала малая серия, а более

двух десятков.

Сейчас такие цифры никого удивить не могут. Но перенеситесь мысленно в

то время, о котором идет рассказ, вспомните, как нелегко рождалась наша

реактивная авиация, и вы поймете, сколько удовлетворения доставило нам тогда

сознание, что «нашего полку прибыло».

Правда, соответственно прибавилось и работы.

Приходилось действовать даже не на два, а на все три фронта: облетывать

выходящие со сборки самолеты малой серии, инструктировать и выпускать

новых реактивщиков (львиную долю этой педагогической задачи принял на себя

Шиянов) и продолжать, испытания опытных образцов: их программа не была еще

завершена.

К этому времени мы, можно сказать, полностью сроднились с реактивными

самолетами, прониклись полным доверием к ним и чувствовали себя в их

кабинах как дома. Казалось, что все сюрпризы, на которые были способны наши

подопечные, уже преподнесены и ждать каких-либо новых шалостей с их

стороны не приходится.

Но недаром летчики почти всегда говорят не «самолет», а «машина» и

объясняют эту терминологическую склонность тем, что последнее выражение, будучи женского рода, точнее соответствует особенностям характера

упомянутого объекта.

. .Мне предстояло прогнать площадку с максимальной скоростью на высоте

не более тысячи метров. Время было уже осеннее, более или менее подходя-129

щую для полетов погоду и так выжидали иногда по нескольку дней — особенно

привередничать не приходилось. Поэтому, когда выдался день почти без дождей

и с ровной облачностью, начинавшейся на высоте около семисот метров над

землей, было решено прогнать эту, площадку на высоте шестисот метров.

Я, как обычно, взлетел, убрал шасси и закрылки и, не успев еще закончить

разворот в сторону нашей испытательной зоны, достиг заданной высоты.

Нависшие над самой головой облака сливались в мелькающую серую полосу.

Самолет быстро разгонялся.

Удар произошел внезапно.

Будто кто-то невидимый выхватил у меня ручку] управления и с силой

рванул руль высоты вверх, Задрожав так, что все перед моими глазами потеряло

привычную резкость очертаний (как выяснилось потом, при этом начисто

отвалились стрелки нескольких приборов), самолет вздыбился и метнулся в

облака, Я едва успел подумать: «Хорошо, что хоть не вниз!» За спинкой сиденья

в фюзеляже что-то трещало. Меня энергично прижимало то к одному, то к

другому борту кабины.

Левая рука рефлекторно потянула назад секторы оборотов. Шум двигателей

стих, и почти сразу после этого самолет с опущенным носом и левым креном

вывалился из облачности. Крен, правда, удалось сразу же без особых затруднений

убрать. Но с продольным управлением было плохо.

Ручку заклинило: несмотря на все мои усилия, она не отклонялась ни вперед, ни назад. Управлять подъемом, снижением и скоростью полета было нечем.

Худший из всех возможных в полете отказов — отказ управления!

Попытавшись, насколько было возможно, оглянуться и осмотреть хвост, я не

поверил своим глазам, С одной стороны горизонтальное оперение —

стабилизатор и руль высоты — находилось в каком-то странном, вывернутом

положении. С другой стороны — если это мне только не мерещится! — их не

было совсем! В довершение всего кабину начало заливать керосином из не

выдержавшей всех этих потрясений топливной системы. Для полноты

впечатления не хватало только пожара!

Оставалось одно — сбросить прозрачный фонарь

130

над головой я прыгать. Прыгать, пользуясь тем, что по счастливой случайности

скорость снизилась настолько, что наверняка позволяла выбраться из кабины.

Но дело обстояло сложнее, чем казалось с первого взгляда. Оставив машину, я обрек бы на гибель не только этот экземпляр. Еще чересчур свежо было

впечатление от происшедшей так недавно катастрофы Гринчика. Потеря — снова

по не до конца ясной причине — еще одного МиГ-9 поставила бы под большое

сомнение всю конструкцию первенца нашего реактивного самолетостроения.

Прежде чем бросать такую машину, следовало подумать. Подумать в течение

всех имевшихся в моем распоряжении емких, долгих, содержательных секунд.

Что, если попытаться поиграть тягой двигателей? При увеличении оборотов

нос должен подниматься, при уменьшении — опускаться.

Я попробовал, и, кажется, из этого что-то начало получаться! Во всяком

случае, действуя двигателями, удалось прекратить снижение и перевести самолет

в горизонтальный полет. Строго говоря, горизонтальной при этом являлась лишь

некая воображаемая средняя линия, относительно которой, как по невидимым

многометровым волнам, то всплывал, то проваливался мой многострадальный

МиГ-9. Так или иначе, хорошо было уже одно то, что угроза незамедлительно