Избранное в двух томах

«коробочку» вокруг аэродрома и садиться. При этом он пошел левым кругом, хотя в тот день полагалось делать правый: по-видимому, правый мотор внушал

совсем уж мало доверия.

Осипчук летел молча, лишь односложно, подчеркнуто спокойным голосом

(он сам по себе внушал тревогу, этот сухой, с начисто вытравленными

признаками каких бы то ни было эмоций голос!) отвечая на запросы земли.

Мы с тревогой следили за ползущей по небу темной черточкой, которая то

скрывалась из виду за деревьями и строениями, то вновь появлялась из-за них.

Она ползла непривычно медленно (хотя, может быть, ото нам только казалось?).

Вот она разворачивается. . Идет по прямой.. Снова разворачивается. Ну, кажется, гора с плеч — вышла в плоскость посадочной полосы и приближается к ней; сейчас сядет.

Но не успели мы с облегчением вздохнуть, как опять усилился погасший

было шум моторов и самолет, не садясь, прошел над посадочной полосой.

Что он делает?!

Еле-еле добрался до посадки — и ушел на второй круг. Почему?

Радио тут же принесло лаконичное объяснение: — Не вышло шасси. .

197 Да. Посадка с невыпущенным шасси — это гарантированная поломка, пусть

мелкая, однако трижды досадная (тут летчика легко понять) посреди

собственного аэродрома.

Но второй круг давался неисправной — явно неисправной, хотя мы и не

понимали, в чем именно, — машине еще труднее, чем первый.

Через минуту Осипчук сообщил:

— Правый мотор совсем отказывает. Добавляю наддув левому...

Но и левый мотор не вытянул.. Самолет пошел со снижением и исчез за

деревьями. Минуту было неясно, что это означает: он ведь и на первом круге не

раз скрывался из глаз, а потом появлялся снова.

Мы напряженно всматривались в небо — вон в этом просвете между

деревьями он мелькнул в прошлый раз.

Но шли секунды, десятки секунд, минуты, а самолет больше не появлялся.

И мы уже чисто механически, без малейшей надежды продолжала смотреть в

опустевшее небо, пока не открылось окно диспетчерской и кто-то из него не

крикнул:

— Машина упада на краю поселка за железной дорогой. Сейчас оттуда

звонили. .

Причину гибели Бориса Петровича Осипчука, ведущего инженера Сергея

Анатольевича Мальмберга и бортмеханика Дмитрия Андреевича Овечкина

удалось установить. Все произошло оттого, что раньше времени, еще при разбеге

по земле, было убрано шасси. Машина осела вниз, и винты стали бить по бетону

взлетной полосы, отчего, естественно, вдребезги разнесло концы их лопастей.

Винты как бы уменьшились в диаметре, причем уменьшились изрядно, а главное

—: неравномерно. Последнее обстоятельство и вызвало тряску, о которой мы

узнали из радиопередачи с борта самолета.

Нет необходимости вторгаться сейчас в технические подробности: что

именно и в какой последовательности отказывало в трясущихся моторах и

изуродованных винтах, какая связь оказалась между преждевременной уборкой

шасси и отказом его выпуска, почему прибавка газа левому мотору (после

окончательного выхода из строя правого) оказалась для него роковой. Все это

было точно установлено и вытекало

198

из одной общей первоначальной причины: уборка шасси была начата ранее

отрыва самолета от земли.

С точки зрения чистой техники, ни одной неясности не оставалось.

Но этого нам было мало. Остро хотелось узнать: почему так получилось?

Никто не мог и не сможет уже никогда рассказать о том, что произошло в

кабине экипажа во время разбега.

Но я уверен, что правильно представляю себе единственную возможную

причину происшествия.

Не могу допустить мысли, что летчик, а тем более такой

квалифицированный, как Осипчук, не разобрал, летит ли уже машина или еще

бежит по земле, и преждевременно дал команду убрать шасси. Точно так же

невозможно представить себе, чтобы старый, опытный, прошедший, как

говорится, огонь, воду и медные трубы механик Дима Овечкин принялся по

собственной инициативе, без команды летчика, оперировать столь ответственным

рычагом, как кран уборки шасси. Поверить ни в то, ни в другое невозможно.

Остается одно — недоразумение. . Ошибочно понятый жест, неразборчивое

слово, неправильно истолкованный поворот головы. Ничего другого не

придумаешь. Вот какой ценой может обернуться невинная на первый взгляд

вещь: неполное взаимопонимание экипажа.

* * *

С каждым очередным полетом мы увеличивали запас горючего, а

следовательно, и продолжительность полета нашей «двойки». Скоро мы

перестали укладываться в интервалы времени между завтраком и обедом или

обедом и ужином. Это немедленно вызвало появление на борту взятых с собой

бутербродов, помидоров, огурцов, термосов с чаем и кофе. Мы с Аржановым

угощались поочередно: один крутит штурвал и «командует парадом», а другой в

это время, демонстративно не обращая внимания на завистливые взгляды соседа, вкушает пищу телесную. Неожиданно такая чисто бытовая деталь, как еда во