Избранное в двух томах. Том 2

Общий вздох облегчения. Королев вытирает пот со лба, кратко информирует

окружающих о том, каково его мнение о своем радиособеседнике, и садится.

Сколько нервных клеток он сейчас потерял — это наука определять еще не умеет.

Но ясно, что порядочно.

К сугубому удовлетворению медиков, космонавты с места посадки были

сразу же доставлены назад, на космодром, и на целые сутки поступили в полное

распоряжение врачей. Правда, это разумное нововведение последовало не в

результате настоятельных, уже белее чем трехлетних просьб представителей

интересов космической физиологии и медицины, а по совсем иным причинам.

Ставший традиционным порядок — отлет приземлившихся космонавтов, без

возвращения на космодром, прямо в Москву — был нарушен событиями, по

своему масштабу превосходившими наши космические дела. Как раз в утро

посадки «Восхода» проходил пленум ЦК партии, на котором Н. С. Хрущев (всего

несколькими часами ранее звонивший из Пицунды на космодром Королеву) был

освобожден от своих постов. В Москве было не до приема космонавтов —

последовала команда: ждать.

Ну а пока — не терять же времени зря — космонавты попали в руки врачей

совсем свеженькими — и с тех пор это тоже стало традицией или, вернее, обязательным элементом программы каждого космического полета.

Соответственно передвинулось на сутки и заседание Госкомиссии, на

котором космонавты докладывали о своей работе.

368 Собирались теперь уже не на берегу Волги — этот район больше

космических финишей у себя не видел, но гостеприимство, оказанное в нем

первым нашим космонавтам, начиная с Гагарина, обеспечило ему прочное место

в истории космических полетов человека. На сей же раз отчет космонавтов мы

слушали в незадолго до этого построенном просторном физкультурном зале на

основной площадке космодрома — нынешнем Ленинске.

Одно из редчайших умений на свете — умение при любых обстоятельствах

оставаться самим собой. В тот день и Комаров, и Феоктистов, и Егоров в полной

мере показали себя и с этой стороны.

Все три космонавта говорили интересно, четко, продуманно. Высказали

много нетривиальных мыслей, поделились интересными наблюдениями.

Невозможно было не заметить, как раз от раза возрастал научный, технический, да и просто общекультурный уровень послеполетных отчетов космонавтов. Хотя

если подумать, то удивляться этому не приходилось: сложнее, насыщеннее,

«умнее» становились задания — соответственно изменялись и отчеты об их

выполнении. Практика последующих космических полетов эту очевидную

закономерность в полной мере подтвердила. . Однако задание заданием, но и

личность космонавта тут свою роль, конечно, играет. Отнюдь не последнюю!..

Концепция «прежде всего хорошее здоровье» оказалась не очень долговечной.

Но вернемся к докладам экипажа «Восхода».

Комаров сравнивал действия космонавта, управляющего кораблем, с

действиями летчика, управляющего самолетом, и заметил, что малые угловые

скорости — медленность вращения, присущие первому, — оставляют достаточно

времени, чтобы «на ходу» обдумывать и оценивать свои действия. Иными

словами, если самолетный летчик сплошь и рядом вынужден действовать

автоматически, рефлекторно, а анализировать свои действия уже потом, так

сказать, постфактум, то на космическом корабле такой анализ «вписывается»

внутрь моторных действий человека.

Пожаловался Комаров — и его поддержал Феоктистов — на тесноту в

корабле: «Хоть бы позу немного переменить. Ноги, например, вытянуть или как-

нибудь иначе, но переменить». (В это время уже наносились на бумагу контуры

будущего космического кораб-

369

ля «Союз», как мы знаем, «двухкомнатного» — несравненно более просторного, чем «Восток» и «Восход».)

Егоров заметил, что работа в течение всего полета была крайне напряженная: за исключением времени сна, практически непрерывная.

Это мы тогда услышали впервые — и с той поры слышали едва ли не после

каждого полета. Даже после самых длительных экспедиций.

Когда Борис Борисович Егоров рассказывал о том, как брал на анализ кровь у

товарищей по экипажу, сидевший рядом со мной мой старый — со студенческих

времен — товарищ пошутил: «Вот оно, первое кровопролитие в космосе». Ни он, ни я, да и вообще никто не мог знать, что первое настоящее кровопролитие на

путях человека в космос — не за горами. И что жертвой его окажется этот

глубоко симпатичный всем нам человек в тренировочном костюме, смотрящий на

нас вдумчивым взглядом и спокойно, без намека на рисовку, отвечающий на

наши вопросы — командир «Восхода» Володя Комаров,

Присутствие Феоктистова и на послеполетных докладах космонавтов было

тоже для всех привычно. Но раньше он слушал и дотошно — пожалуй, дотошнее, чем кто-либо другой, — расспрашивал космонавта. А сегодня рассказывает сам.