Избранное в двух томах. Том I

Воспоминание о встрече с Ременниковым потянуло за собой другое — о разговоре с Кобецем в конце учений, когда он узнал об ухищрениях, сделанных по распоряжению Порываева для создания впечатления настоящего взрыва. Кобец высказал мне большую обиду на то, что не был заблаговременно посвящен в тайну, которую, кроме Порываева и тех, кто готовил имитацию взрыва, знал и я. Конечно, обижаться у него есть основания. Если бы все зависело только от меня, я поделился бы секретом с ним. Но Порываев, сообщая мне о своем намерении, предупредил, что, кроме меня, о нем не должен больше знать решительно никто, разумеется за исключением тех, кто все будет готовить практически. Весь смысл имитации пропал бы, если бы подготовка велась без соблюдения строжайшей тайны. Но у Кобеца имелось другое мнение: он считал, что сначала надо было все всесторонне согласовать.

— Слух о настоящем ядерном взрыве! Да еще в приграничном районе! Вы понимаете, какие политические последствия это могло иметь?

— Помилуйте, — не согласился я с ним, — уже бывали в наших местах на учениях имитации такого рода. И слухи ходили, вплоть до угрозы подорожания молока. Как и в этот раз, впрочем. И никаких политических потрясений не произошло. Народ у нас за последние годы стал, как бы это выразиться, более слухоустойчивым, его уже ничем не удивишь.

— Это верно, — согласился Кобец, — уровень сознательности населения с каждым годом повышается. А тем более — военнослужащих. Но именно поэтому и незачем нам в боевой подготовке пользоваться американскими методами.

— Почему американскими?

— Методами натаскивания, дрессировки людей как собак! Соответственно пресловутым наставлениям мистера Ригга. Это порочные методы, оскорбительные для советских воинов! А мы эти методы, оказывается, заимствуем.

— Помилуйте, зачем же столь категорично? — возразил я. — Ригг, действительно, излагает методику натаскивания, тренировки психики солдата. Только это и может он предложить — за душой-то у него для американского солдата нет ничего другого, никакой по-настоящему вдохновляющей идеи. Но практические советы, как учебную обстановку сделать максимально похожей на боевую, в его книжке есть полезные. Недаром она и называется — «Боевая подготовка войск».

— Мы и сами с усами в боевой подготовке.

— Безусловно, и с довольно богатыми усами. Но, надо полагать, эту книжку издали у нас для пользы дела.

— В предисловии к ней сказано, что к положениям книги надлежит относиться критически.

— Критически — не значит все подряд отрицать. Ведь вы не отрицаете, что для боя нужна и психологическая подготовка?

— Не отрицаю. Но есть боевая и политическая подготовка. Она объемлет все. И стоит ли искусственно отделять психологию?

— Почему же отделять? Психологическая подготовка в системе всего обучения солдата…

— Ну, между нами говоря, это просто мода сейчас такая пошла! — не дослушал меня Кобец. — Скоро в штатное расписание дивизии психологов введут!

— Очень даже может быть, — сказал я ему на это вполне серьезно.

А дальше… Как ни доказывал я Кобецу, что психологическая подготовка — особая статья, что недаром в академиях уже давно введен курс военной психологии, он стоял на своем: рассуждать о психологической подготовке как о чем-то особом — значит излишне мудрствовать.

Удивляюсь, как он до сих пор не понял того, что давно бы пора понять.

А ведь мой разговор с Кобецем, пожалуй, продолжение одного давнего спора… Собственно, это был даже не спор, а попытка отстоять свое мнение. Помнится, еще будучи слушателем-заочником академии, я на одном из семинаров в своем выступлении отметил, что политработникам полезно, помимо всего прочего, руководствоваться положениями психологии, да еще черт дернул меня упомянуть, что наши недавние заклятые друзья и возможные противники придают психологии в подготовке солдат все большее значение. Преподаватель, человек, видно, очень осторожный, сразу же оборвал меня, сказав, что я ухожу в сторону от главного вопроса, и попросил держаться в русле. Я и стал держаться… Но потом, в перерыве, подошел к этому преподавателю, чтобы все-таки изложить ему до конца свою точку зрения относительно применения психологии в военном деле. Не дослушав меня, он поспешил разъяснить: при наличии высокой идейности воин выполнит боевую задачу независимо от того, какова его психология. Я попытался возразить — он не стал со мной спорить, просто ушел. Мне очень хотелось высказать то, что я не смог сказать на семинаре, и я стал излагать свою точку зрения обступившим меня сокурсникам. Одни со мной молча соглашались, другие повторяли то же, что и преподаватель. Я заявил, что, пожалуй, напишу курсовую работу о необходимости психологической подготовки воинов.

— Забодают твою работу! — предсказал мне один из товарищей.

— Тогда я статью в «Красную звезду» напишу. Может быть, напечатают, хотя бы в порядке дискуссии.

— Наивное дитя! — услышал я в ответ. — Кто ты такой, чтобы с тобой на всю армию дискуссии вести?

Кончилось тем, что меня вызвал начальник курса и сделал внушение: