Избранное в двух томах. Том второй

Я начал снова кричать, но мне только самому казалось, что я кричу, а на самом деле никто меня не слышал.

Так я расстался с Мурзахметом, которого нес на спине. В каком состоянии я его оставил? Живой он или мертвый? Как ни старался я вспомнить, ничего не получалось. Как говорят, у людей на корабле судьба едина. Шли двое по болоту, взорвалась мина, один спасся, с другим неизвестно что. Сам понимаешь, что первому чести мало. Получив ранение, я бессознательно пополз, спасая свою жизнь. А если бы Мурзахмет остался живым, разве он оставил бы товарища? Меня долго терзал этот вопрос: что с Мурзахметом? Его тоскливый зов «Мангас, Мангас!», кажется, звучит у меня в ушах до сих пор.,.

Мангас прижал большой подбородок к груди и начал вертеть в руках вазу, пристально, исподлобья, разглядывая ее.

— Чьей же оказалась эта девочка? — спросил я.

— Ах, да... Тогда, после урока географии, чтобы избавиться от сомнений, я остановил ее. Девочка смотрела на меня, словно вспугнутый козленок: «Что нужно этому дяде?» Спрашиваю:

«Как тебя зовут?»

«Галия».

«Фамилия твоя Естемесова?»

«Да».

«А папа у тебя есть?»

Она прикусила губу, помолчала.

«У меня нет папы. Он погиб на фронте».

«Твоего папу звали Мурзахметом?»

«Да... Вы... знаете моего папу?»

«У меня был фронтовой товарищ лейтенант Естемесов Мурзахмет. Думаю, что он твой папа».

Ты бы посмотрел тогда на Галияш! Она застыла с открытым ртом. Не зная, верить мне или нет, с трепетом ждала обнадеживающих слов. И я пообещал: «Обязательно расскажу тебе, Галияш. Мы долго дружили с твоим отцом».

Видя, что я намереваюсь уйти, она вся встрепенулась, не зная, как меня остановить; «Неужели вы больше ничего не скажете? Не уходите», — умолял ее взгляд.

«У тебя мама есть?» — спросил я в растерянности.

«Есть. Ой, дядя, пойдемте к нам домой. Порадуйте мою маму. Пойдемте, пожалуйста», — с детской непосредственностью пристала девочка.

В небольшом дворе маленькая смуглая женщина стирала белье. Увидев нас, она оторвалась от корыта, откинула локтем падающие на глаза волосы. Галияш подбежала к ней: «Мама, дядя был вместе с папой. Они были друзьями!» — воскликнула она, обеими руками схватив мать за локоть, и прислонилась щекой к ее плечу.

Женщина не шелохнувшись смотрела на меня,

«Мама, я же говорю, это друг нашего папы. Почему ты молчишь?» — тормошила мать Галияш.

От ее неподвижности и молчания я почувствовал себя не в своей тарелке. Женщина медленно обернулась к дочери и спросила: «Что ты говоришь, милая?»

«Я говорю — он друг папы. Они вместе были на фронте».

Я поздоровался. Она не ответила, молча шагнула ко мне и остановилась. Ее руки со следами мыльной пены опустились, дыхание как будто остановилось. Во взгляде боролись страх и надежда. «Неужели она до сих пор ждет его?» — подумал я.

«Что с тобой, мама? Дядя, заходите в дом», — подбежала ко мне Галияш.

«Ойбой-ай, что же я стою! — только теперь опомнилась женщина. — Проходите в дом».

Это и была тетушка Гайни. В нашей семье ее зовут Айеке...

В ту встречу мать с дочерью постелили самое лучшее одеяло, усадили меня на самое почетное место и, несмотря на мое возражение, поставили самовар. Мне было некогда в тот день, но оставить двух сирот и так просто уйти я не смог. Удивительное существо человек! Десять минут назад мы не подозревали о существовании друг друга. И вот уже они встречают меня как долгожданного и близкого человека, внимательно ухаживают за мной: Гайни-апа суетилась, хлопотала у самовара, стелила скатерть, перетирала пиалы и все время смотрела на меня хорошим, добрым взглядом. Бесконечно обрадованная Галия подошла ко мне, присела рядом и склонила голову к моему плечу.

«Вы простите ее, мое солнышко, она видит в вас частицу своего отца», — проговорила Гайни-апа, поставила на скатерть баурсаки и, не удержав слезу, отвернулась.

По природе своей я не склонен философствовать, но в тот день сделал для себя что-то вроде философского обобщения. В народе говорят: человек жив человеком. Твоя биография не бывает сугубо личной, только твоей. Случилось с тобой хорошее, случилось плохое, все это связано и с кем-то другим, и этот другой входит в твою жизнь. Если захочешь его вычеркнуть, то волей-неволей вынужден будешь вычеркнуть и часть своей биографии. Мы, трое, встретившись в низкой скромной комнатушке, были по-разному связаны с Мурзахметом, и в каждом из нас была частица его жизни. Мурзахмет незримо присутствовал в комнате, и каждый из нас, робея, не решался заговорить о нем сразу. Говорили пока о житье-бытье, о своих делах. Гайни-апа, проявляя выдержку, спрашивала о моей жене, о моих детях. Галияш слушала, посматривала на меня все нетерпеливей и, наконец, не выдержала: «Вы же были вместе с папой, расскажите, дядя...»