Избранное в двух томах. Том второй

Солдаты в госпитале обычно более беспокойны, чем офицеры. На фронте бедного солдата гоняют безжалостно. Он безропотно выполняет любую самую черную и грязную работу. В госпитале же он, как бы в отплату за прежние тяготы, становится ужасно придирчивым. Все ему не нравится: постель, пища, лекарства, повязки на ранах. И бедным сестрам приходится бегать без конца. Только она отойдет от раненого, как крик «сестра» заставляет вернуться обратно, и ее изводят, говоря: «Ослабь повязку, слишком туго», или: «Повязка ослабла, затяни потуже», «Поправь подушку, лежать неудобно».

Так как я самый тихий среди раненых, сестры сами подходят ко мне и спрашивают: «Как вы себя чувствуете? Вам ничего не нужно?» — «Нет, спасибо», — отвечаю я им кратко. И не знающие покоя сестры уходят, поблагодарив меня взглядом. Наверное, думают: «Побольше бы таких раненых». У меня есть еще одно отличие от тех, кто попал со мной в госпиталь. Я слежу за своей речью, не произношу бранных слов. Особенно перед женским персоналом неосторожное слово ни разу не вылетело из моих уст. У раненых, прибывших с фронта, разговор будто теряет вкус, если его не разбавить соленым словцом. Разумеется, под пулями язык привыкает к вольностям, и, попав в госпиталь, человек не может быстро избавиться от этой привычки. Поэтому такие выражения вырываются, несмотря на присутствие женщин. Сестры, удивленные тем, что я избегаю этих словечек, спрашивают меня:

— Вы, наверное, и на фронте не ругались, да?

— Никогда в жизни, — хвастаюсь я в ответ.

Рана у меня пустяковая. Через два-три дня я уже ступал осторожно, потом начал ходить свободно. Главный врач госпиталя — дородная пожилая женщина. Я ей чем-то понравился, и она не торопится выписывать меня. Вообще в госпитале мне всегда везет на главных врачей. В конце сорок второго года, когда был ранен впервые, привезли меня в город Иваново. И в том госпитале главным врачом была маленькая худощавая пожилая женщина. Она всегда садилась у моей койки и долго со мной беседовала, глядя по-матерински ласково. Тогда я не отличался ростом и внешне походил на мальчишку. Видимо, поэтому она жалела меня. Через две недели, когда тяжело раненых эвакуировали в тыл, она предоставила мне возможность выбора города. (Так как эшелона в Казахстан не оказалось, я выбрал Казань). Но и теперь, когда мне стукнуло двадцать, и я считаю себя вполне взрослым, эта женщина, главный врач, кажется, смотрит на меня с такой же жалостью, как и врач в Иваново. Я в первую же неделю совсем поправился, и она сказала: «Выпишу в этот понедельник». Но каждый раз отодвигает день выписки.

Теперь я хочу рассказать о некоторых своих недостатках, которые ни в коем случае не должны служить примером для других. Вместо того, чтобы бить кулаком по столу перед главврачом, требуя возвратить меня на фронт, я преспокойно помалкивал. Вспомнил свои зимние муки на Сиваше, и захотелось еще немного отдохнуть. Впереди еще много битв, думал я, успею еще повоевать и, возможно, еще успею погибнуть.

Итак, я отдыхал. В марте уже началась весна, юг все-таки. Что такое весна, вы знаете и без моих описаний. Она вносит в душу каждого какую-то неясную мечту. Видимо, и в мою грудь вошло что-то такое: я часто уходил бродить один. Природа этих мест заставляла вспоминать казахскую степь, где я вырос. Но, оказывается, в юности одних мечтаний недостаточно. Безделье стало надоедать. «Не все коту масленица», — говорит русская пословица. «Не буду же я все время отдыхать в тылу, давай-ка, не теряя золотого времени, найду себе девушку», — решил я.

Вскоре познакомился с полненькой чернявой украинской девушкой. Невысокая, круглолицая, черноглазая — совсем похожа на казашку. И к тому же оказалась очень общительной. Она сразу заговорила со мной просто, не чуждаясь. Согласилась и тогда, когда я предложил ей погулять вечером. А где тут гулять, все и ходили вокруг той деревеньки. Конечно, нельзя идти напролом в первый же вечер. Так, говорили о том о сем. Но держал ее под руку. Она мне рассказывала, как они жили при немцах.

В этих местах стояла воинская часть чехов. Гитлер, кажется, не особенно им доверял. Видно, потому и держал в тылу. Чехи для местных жителей оказались спокойней немцев. Славянский язык удобен для понимания, да к тому же чехи сами считали русских братьями. Когда гитлеровцы приходили в деревню и приставали к женщинам, девушкам, обиженные шли к чехам. И те, не боясь немцев, заступались за обиженных.

Я всегда теряюсь с девушками, не знаю, о чем говорить, не нахожу слов. Лишь молча слушаю и посапываю. И в этот раз все шло примерно так же. Но Люду это не стесняло. Кончив один рассказ, взглянув на меня и не услышав ни слова, начинала, не задерживаясь, следующий.

— В прошлом году, перед тем как пришли наши, немцы решили угнать в Германию незамужних. Поднялся переполох. И тогда все шестнадцати-семнадцатилетние девушки стали разом выходить замуж за мальчишек своего возраста.

— Выходили за любимых? — спрашиваю я.