Избранное в двух томах

кабины бомбардировщика все оставалось в своем привычном нам виде: отблескивал на солнце целлулоидный диск винта, и ревел работающий на полную

мощь мотор. С другой же стороны мотор молчал, не дрожал раскаленный воздух

у его выхлопных патрубков, замерли в неподвижности странно вывернутые

лопасти винта. А самолет хоть бы что — не только летел горизонтально, но даже

делал развороты в обе стороны и набирал на одном моторе высоту.

Мы опробовали поведение нового винта на разных скоростях и высотах и

успели уже проникнуться к не-

256

му немалым доверием. Но не зря старшие коллеги столько раз повторяли мне:

— До последнего дня испытаний держи испытуемый объект под

подозрением! Надейся на лучшее, но каждую секунду будь готов к худшему..

И это худшее подстерегло нас!

Подстерегло, как всегда в подобных случаях, в самый неблагоприятный

момент. Впрочем, это «как всегда», наверное, кажущееся. Просто все неприятные

положения, из которых удавалось сравнительно легко выбраться, быстро

забываются. А случаи трудные запоминаются надолго. По этой, наверное, причине один из моих друзей сделал даже попытку сформулировать, как он

утверждал, «всеобщий закон всех явлений природы» в следующем виде:

— Любое событие тем более вероятно, чем менее оно желательно.

Конечно, никто, включая самого автора приведенной пессимистической

формулировки, не взялся бы защищать ее всерьез, но статистика (во всяком

случае, осевшая в наших головах) говорила в ее пользу.

Нам оставалось проверить многократный ввод винта во флюгерное

положение на небольшой высоте. Альтиметр показывал ровно пятьсот метров, когда я установил крейсерскую скорость, убедился, что мы летим точно по оси

нашей испытательной зоны, прибрал газ правого двигателя и кивнул сидевшему

за моим плечом Уткину головой:

— Давай!

Виктор перекинул тумблер управления флюгирования на «ввод» и нажал

секундомер. Винт начал было замедлять вращение, как вдруг вздрогнул и с

противным, высокого тона, нарастающим воем стал набирать обороты — пошел

в полную неуправляемую раскрутку. Самолет угрожающе резко, будто его кто-то

схватил за хвост, затормозился и начал неудержимо оседать вниз. Теперь — при

раскрутившемся винте — тяги второго мотора для того, чтобы продолжать

горизонтальный полет, категорически не хватало.

Быстрый взгляд назад: где аэродром? Вон он — за левым плечом.

Энергично разворачиваю машину, одновременно переводя ее на

наивыгоднейшую скорость — такую, при которой мы медленнее всего

приближаемся (увы, приближаемся!) к земле.

257 Створки и заслонки выключенного мотора плотно закрыты, а на исправном

прикрыты насколько только можно, чтобы не перегреть единственный

работающий мотор. И все же, несмотря на все принятые меры, машина

неуклонно снижается!

Больше ничего я сделать не могу. Уткину в этом смысле все-таки легче: он

продолжает упорные, хотя и безуспешные, попытки загнать этот чертов винт во

флюгерное положение. Результатов, правда, пока не видно, но так или иначе он

«при деле».

А мне остается одно — ждать. Долгие, полновесные минуты ждать — что же

в конце концов окажется под хрупким, прозрачным носом нашей машины, когда

окончательно растает уменьшающийся с каждой секундой запас высоты: ровное

поле аэродрома или густой частокол деревьев мрачного, густого леса?

Не раз приходилось мне видеть просеки, пробитые упавшим в лес самолетом.

Сначала срезанные верхушки, затем деревья, перебитые где-то у середины ствола

и стоящие наподобие колодезных журавлей, с поникшей к земле вершиной, и, наконец, сплошной бурелом исковерканного, обгорелого древесного крошева

вперемежку с разбросанными остатками самолета. . и всего, что в нем было.

Не берусь утверждать, что воспоминания о подобных вещах, мелькавшие

где-то на задворках сознания, действовали вдохновляюще.

Втыкаться в лес категорически не хотелось.

Еще минутой раньше этот лес размеренно уплывал назад. Теперь его бег

убыстрился. Затем стал еще стремительнее. И вот уж деревья, сливаясь в

сплошную буро-зеленую пелену, угрожающе мелькают едва ли не под самым

брюхом самолета. Нет, мы не стали лететь быстрее. Я по-прежнему точно держу

одну и ту же постоянную наивыгоднейшую скорость. Дело обстоит хуже — мы

летим совсем уже низко!

Все обычные шумы полета, даже рев работающего на полном газу левого

мотора, перекрывает пронзительный, резкий, какой-то, если можно применить

это выражение к предмету неживой природы, истерический вой раскрутившегося

винта. Из-под капота бьет масло, Слава богу, хоть не горит еще ничего пока!

Принято считать, что летчику-испытателю, укрощающему внезапно

вышедшую из повиновения тех-

258