Избранное в двух томах

трех-четырехэтажный дом. Кстати, последнее обстоятельство представляло

отнюдь не один лишь теоретический интерес: неустойчивый аппарат в моих еще

неопытных руках сразу же стал угрожающе раскачиваться с быстро

возрастающей амплитудой.

Погасить эти колебания оказалось чрезвычайно трудно: суешь ручку вперед, а машина как ни в чем не бывало продолжает валиться на хвост, и только когда

ручка отдана к приборной доске до отказа, внезапно «спохватывается» и

переваливается на нос, да так, что полностью отклоненной в лихорадочном темпе

назад ручки не хватает, чтобы удержать ее.

284 Прозрачный застекленный нос вертолета то задирался в равнодушное (что

ему мои неприятности!) бледно-голубое зимнее небо, то устремлялся к

накатанному аэродромному снегу, ярко-оранжевым самолетам базировавшейся

по соседству полярной авиации, каким-то автомашинам, каткам, сараям — подо

мной мелькали уже окраины летного поля.

Я был очень занят в эти секунды, но представляю, какого страху натерпелись

во время моих курбетов оставшиеся на стоянке Миль, Байкалов, ведущий

инженер Герман Владимирович Ремизов и механик Виктор Васильевич Макаров

— мой сослуживец еще по отделу летных испытаний ЦАГИ. Он-то на правах

старого знакомства и высказал мне потом откровеннее всех, что они думали об

этом подлете вообще и личности выполнявшего его летчика в частности.

Но фокусы продолжались недолго. В конце концов я уловил нужный темп и

размах работы ручкой — действительно, на ходу это оказалось гораздо понятнее, чем на висений, — и привел машину в должное повиновение.

Назад — над проплывавшими теперь подо мной в обратном порядке теми же

сараями, катками, автомашинами и самолетами — я летел н стоянке уже вполне

чинно, аккуратно строя маршрут по периметру летного поля. Внимания теперь

хватало даже на такие эстетические излишества, как точное выдерживание

постоянной высоты.

Немного не долетая до стоянки, я, окончательно обнаглев, позволил себе

пойти на мелкую провокацию: энергичным движением ручки намеренно загнал

машину вновь в режим раскачки. Загнал и тут же, позволив ей перевалиться по

одному разу с боку на бок, прекратил колебания. Да, значит, это не случайность, что она в конце концов послушалась меня две минуты назад. Кажется, я уловил, как надо управлять вертолетом: упреждая его собственные стремления мелкими, энергичными движениями.

После этого хорошо запомнившегося мне подлета первый вылет прошел

просто. Я сделал большой круг на высоте ста — ста пятидесяти метров вокруг

аэродрома, прошел над зеленоватым льдом водохранилища с множеством

замерших над лунками рыбаков, развернулся вокруг увенчанного звездой (вблизи

она оказалась неожиданно большой) шпиля на здании речного

285

вокзала, сделал полный замкнутый вираж и пошел на посадку.

Начались нормальные полеты по программе испытаний.

Время от времени вертолет преподносил сюрпризы — к счастью, сравнительно мелкие. Особенно оперативно — без минуты промедления — он

наказывал меня за попытки автоматически, не думая, применять к нему

привычные приемы управления самолетом. Как-то раз при спуске, когда до земли

оставалось метра три, налетевший сзади легкий порыв ветра чуть-чуть поддал

машину вперед. Чтобы парировать это движение, я чисто рефлекторно, по-самолетному, взял ручку управления немного на себя. Вертолет послушно

попятился наподобие рака назад, а затем так энергично провалился вниз и так

крепко трахнулся о землю, что не знаю, как только шасси выдержало! Я упустил

из виду, что в подобной ситуации вертолет ведет себя диаметрально

противоположно самолету.

Оказывается, не всякий автоматизм полезен!

* * *

И вот наступил день, когда работа была закончена. Все конструкторское

бюро собралось в самом большом из немногих занимаемых им в то время

помещений. В лабиринте чертежных станков — кульманов — на стульях, скамейках, даже столах расселись люди. Те, кому не хватило места, стояли вдоль

стен. За пыльными, остекленными в мелкую клетку окнами сгущались лиловые

зимние сумерки, но в комнате от множества зажженных над столами ярких ламп

было светло и даже, казалось, тепло. Впрочем, конечно, не лампы грели нас в

этот вечер! Всех присутствовавших охватил настоящий душевный подъем. Да как

могло и быть иначе после всего, что пришлось преодолеть молодому коллективу

прежде, чем собраться по такому торжественному поводу?!

Позади были долгие месяцы напряженной — с утра до позднего вечера —

работы, изнуряющие авралы, досадная авария первой машины, полный набор

трудностей — от чисто технических до сугубо дипломатических (оказывается, не

обходится дело и без них, особенно на первых порах существования молодой, еще только претендующей на свое место под солнцем организации).

286 Фирма все-таки сделала свой вертолет!