Избранное в двух томах

собой людьми. Но насколько же их облик оказался привлекательнее стандартного

«героя-летчика» с газетных страниц! Как много дали нам — советом, показом, примером и даже собственной ошибкой — на первых порах нелегкого нашего

пути старшие товарищи, о которых всегда думается с сердечной благодарностью!

И я пользуюсь случаем, чтобы здесь сказать об этом.

* * *

Формы, в которых проявлялось влияние на молодежь со стороны коллег —

от представителей старой гвардии Козлова, Громова, Чернавского, Корзинщикова

до наших непосредственных предшественников Станкевича, Рыбко, Шиянова, —

были довольно разнообразны.

Я уже говорил о вывозке, о совместной работе на тяжелых самолетах с

двойным управлением, о многочисленных «частных» советах, пожеланиях, а

иногда и упреках. Но, кроме всего этого, существовал еще один неисчерпаемый

источник, щедро питавший нас авиационным умом-разумом,— летная комната.

Когда летчики собирались в ней, одна за другой следовали невыдуманные

истории, каждая из которых будто случайно (а может быть, как я полагаю сейчас, не так

48

уж случайно) приводила к конкретным и очень важным профессиональным

выводам.

Впрочем, в комнате летчиков велись не только строго деловые разговоры.

Должное внимание уделялось всему, что помогало отдохнуть и рассеяться между

полетами: обсуждению только что прочитанных книг, бесконечным рассказам на

житейские (чаще всего комические) темы, взаимным розыгрышам, шахматам и

даже бильярду, поиграть на котором частенько захаживал работавший по

соседству Чкалов.

Играли по-разному, но чаще всего на «под стол». Проигравший должен был

залезть под бильярд и проникновенным (обязательно проникновенным!) голосом

превозносить высокий класс игры победителя, одновременно всячески понося

себя самого.

Чкалов проигрывал редко, но если уж проигрывал, то проделывал процедуру

подстольного покаяния с чрезвычайной серьезностью.

Трудно было в то время назвать человека более популярного, чем он.

Человеческая слава, как известно, бывает разная.

Иногда это — статьи, очерки, книги о знаменитом человеке, его портреты в

газетах и журналах, неизменное появление в президиумах многочисленных

торжественных и не очень торжественных заседаний, торопливый шепот за

спиной: «Смотри! Смотри скорее! Вон идет такой-то.. »

Но есть и другая слава. Ее носители известны главным образом узкому кругу

специалистов. Так были и есть люди, популярные в авиации, медицине, среди

моряков, геологов, историков. Про их славу можно сказать, что она

распространилась не столько вширь, сколько вглубь. Каждое их меткое слово, каждый мало-мальски интересный случай из их жизни передается из уст в уста, обстоятельно комментируется, обрастает красочными, хотя, увы, не всегда

безукоризненно правдоподобными подробностями.

Такая слава не только светит — такая слава греет!

Про Чкалова можно сказать, что его не обошла . ни та, ни другая.

Он был знаменитым человеком в полном смысле этого слова: одним из

первых — девятым по счету — Героев Советского Союза, депутатом Верховного

Совета, комбригом (это воинское звание соответствует нынешнему генерал-майору). О ней иного в часто

49

писали газеты. Прохожие на улице узнавали и тепло приветствовали его.

Все это, однако, никак не повлияло ни на его отношение к людям независимо

от их ранга, на весь его внутренний облик.

Не повлияло, несмотря на то (а может быть, напротив: именно потому!), что

популярность Чкалова была весьма недавнего происхождения. Она сразу — как-то ударно — навалилась на него весной тридцать пятого года, когда

Орджоникидзе на аэродроме, во время очередного осмотра правительством новой

авиационной техники, представил его Сталину и рассказал, как героически

боролся Чкалов за сохранение нового опытного истребителя И-16, у которого в

одном из испытательных полетов не вышла нога шасси. Назавтра Чкалов был

награжден орденом Ленина. С этого и пошло.

А до того судьба не только что не баловала Валерия Павловича, но, можно

сказать, обращалась с ним довольно жестоко. Его и начальство ругало, и из

военной авиации дважды выставляли, и без работы ему пришлось походить, и

даже в тюрьме посидеть! И если все превратности жизни все-таки не ожесточили

его душу, по одному этому можно судить — какая это была душа!

В авиации Чкалова знали и любили даже в самые трудные периоды его

жизни, задолго до того, как пришла к нему широкая известность.

Я говорю — в авиации, хотя точнее было бы сказать — в авиации и вокруг

нее, включая в это, может быть, не очень строгое понятие не только людей, делающих самолеты, обслуживающих их и летающих на них, но и огромное

количество планеристов, парашютистов, авиамоделистов, наконец, просто

любителей авиации, до поры до времени не связанных с ней профессиональными

(или полупрофессиональными — любительскими) узами.