Избранное в двух томах

стороны. В жизни одного из наших коллег возникла сложная ситуация личного

характера, которую он очень остро переживал. И вот в комнате летчиков я как-то

обнаружил, что едва тема общего разговора, перескакивая с одного предмета на

другой, отдаленно приближалась к тому, что могло затронуть душевные

переживания нашего товарища, Чкалов неизменно очень тонко, но решительно

поворачивал беседу в безопасную сторону. Это было новым для меня в его

облике и заставило призадуматься.

Еще одна, может быть, мелкая, но характерная для Чкалова деталь. После

перелета через Северный полюс в Америку он привез с собой легковую

автомашину — блестящий темно-синий «Паккард». В те годы личная

автомашина, а тем более столь шикарная, была редкостью. Так вот в этом

автомобиле Чкалов никогда не уезжал с работы один. Если полный комплект

пассажиров не набирался на аэродроме, он продолжал подбирать людей, которых

обгонял по дороге, и успокаивался лишь тогда, когда машина была полна.

Много лет спустя после гибели Чкалова зашел у меня разговор о нем с

человеком, близко его знавшим, выдающимся советским летчиком-испытателем

Владимиром Константиновичем Коккинаки. Интересны его высказывания.

«Сложный он был человек: и грешный, и светлый,— рассказал он мне.— Вот

зовет меня как-то в гости. А жил он тогда в гостинице на улице Горького, во

дворе дома, где сейчас театр имени Станиславского. «Хорошо, — говорю,—

приду».— «Только вина захвати! Без вина не приходи. .» Ну что тут скажешь?

Ясно вроде бы, какие интересы у человека. . Потом уж я понял: это он от Ольги

Эразмовны маскировался. . Но погоди! Вот тебе другой случай. Приключилась у

меня авария — подломал машину. И так все сложилось, что доказать, что не

виноват, трудно. А по тем временам за это под суд отдавали! И вот сидим мы с

Чкаловым на завалинке у края аэродрома. Грустно мне, конечно. И вдруг Чкалов

говорит: «Ты, брат, постарайся выкрутиться. Я в тюрьме сидел. Тоже за поломку.

Плохо там. . Может быть, деньги надо — за ремонт за-

53

платить? У меня сейчас есть, получил пять косых за испытания. Надо — так

бери».

Дело у меня обошлось. Ремонтировать самолет за свой счет не пришлось. Но

характер Чкалова в этом разговоре проявился, можно сказать, до конца».

Таков был Чкалов не только в малом, но и в большом.

Однажды — это было меньше чем за год до его гибели, в недоброй памяти

тридцать седьмом году — на нашем аэродроме случилась поломка одного

самолета, и в связи с этим сразу же, буквально через час, были арестованы два

механика, обслуживавших эту машину. Проведенный немедленно, по горячим

следам, технический разбор происшествия с полной очевидностью показал, что

дефект, вызвавший поломку, был не эксплуатационного, а производственного

происхождения. И тут не кто иной, как Чкалов, поднял свой голос протеста

против совершившейся несправедливости. Он поехал в Наркомат внутренних

дел, добился (это само по себе было, видимо, очень непросто), чтобы его

выслушали, настойчиво доказывал там полную невиновность обоих механиков, бросил на чашу весов весь свой немалый авторитет и в конце концов сумел в тот

же день добиться освобождения арестованных (факт по тем временам почти

беспрецедентный), после чего — и в этой подробности тоже весь Чкалов —

лично развез их по домам.

Боюсь, что на иного молодого читателя рассказанный здесь случай большого

впечатления не произведет: ошиблись, мол, а как только это выяснилось, исправили ошибку, — чего ж тут особенного?

Однако, смею заверить, «особенное» было.

Чтобы в полной мере оценить этот поступок Чкалова, надо иметь в виду, когда это было!.

А главное, была готовность Чкалова, не размышляя ни минуты, сделать все

от него зависящее в интересах не очень даже близких ему людей, в интересах

справедливости, в конечном счете — в правильно понимаемых интересах всего

нашего общества.

Высокое общественное положение Чкалова, естественно, заметно расширило

круг его друзей и знакомых. Среди них были писатели и журналисты, художники

и артисты. Они заняли свое место в сердце Чкалова, но не вытеснили из него

старой привязанности ко всем людям авиации, go последнего моториста

включительно.

54

Чкалов выдержал одно из труднейших человеческих испытаний, перед лицом

которого не устояло немало видных личностей, — испытание славой.

Органически присущий ему демократизм не имел ничего общего с внешней

простотой обращения, которой иногда щеголяют иные знаменитости: смотрите, мол, восхищайтесь, как я просто разговариваю с обыкновенными людьми, будто

с равными!

Ничего похожего у Чкалова не было и в помине.

Чкалова любили. Причем любили прежде всего не за его общепризнанную

отвагу. И даже не за летное мастерство или заслуги в деле развития воздушного

флота: можно было назвать летчиков, обладавших более совершенной техникой