Избранное

Повалил пар. Появился Шапский с вениками. Левый глаз у него перевязан повязкой. С шумом ворвалась шутовская команда, загремела шайками, заплескала водой. Сорвали с Балакирева одежду, расстелили на палатях, Шапский затряс вениками, засвященнодействовал.

Шапский. Расслабсь, Ваня! Не кнутом же огуливаю… От веничка березой начнешь пахнуть, сок побежит, почки набухнут… И-ех! И-ех! (Хлещет веником, Балакирев сладостно покрякивает.) Стони, Ваня! Кричи! Шоб тот свой крик в пыточной перекричать… И-ех! Ты если на меня обиду имеешь за прошлое, то – зря. Я ведь тогда, считай, спасал тебя от беды!.. Это у нас, у кнутмайстеров, такая хитрость имеется: кого очень любим – бьем кратко, но сильно!.. Чтоб подследственный сразу в бессознательность улетал и ничего лишнего на себя наговорить не мог… Уж на меня и обер-прокурор гневался! Погоди, говорит, махать, он сейчас в чем-то уже признаться хочет… А я тебя – р-раз! – поперек спины, и ты снова в отключке… Можно сказать, от плахи спас!

Балакирев. Спасибо, князь-папа. Век не забуду!

Шапский. Сочтемся!.. Ты сейчас команде нашей очень надобен. Русского шутовства ведь и не осталось. При дворе – Голштинские да Остерманы верховодят. Моду завели шутковать только на немецкий манер… А какие у немцев шутки: воздух подпортить да на яйцо сесть?.. Дикость!.. Наследника, мальчонку Петрушу Второго, и того испортили… Научили забаве – шуту на голову яблоко поставить да из лука стрельнуть… «Вильгельм Тель» шутка прозывается.

Балакирев. Это он тебе левый глаз-то?..

Шапский. Правый. Теперь остатний левый специальной кольчужкой прикрываю… Ты тоже поостерегись, когда к нему поведут!

Балакирев

(испуганно). Зачем? Нет… Я свое отшутил! Я в отставку надумал проситься… Домой… В деревню.

Шапский. Рано в деревню… России послужить надо, Ванька!! Остынь!.. (И окатил Балакирева шайкой ледяной воды.)

Балакирев взвизгнул. Шуты накрыли его простыней, туго запеленали, убежали со смехом.

…Появилась фрейлина Головкина, сняла простыню.

Головкина(приветливо). Здравствуй, Ванечка!

Балакирев(прикрывшись рукой)

…Ой! Срам! Сударыня, я ж голый!

Головкина. Да чего ж стыдиться, Ваня? Мы ж при дворе служим… Да и что енто за срам, коли он у тебя в одной ладошке поместился?.. (Смеется кокетливо.) Иди ко мне, глупенький.

Балакирев. Зачем?

Головкина. Не боись… Дурного не сделаю. (Достала опасную бритву, открыла лезвие.) Иди, кому говорю! Велено тебя побрить-постричь на европейский манер…

Балакирев перекрестился, подошел, сел. Головкина ловко намылила ему физиономию, заработала лезвием.

Височки нынче носят короче… А усики – ниточкой али таким «саксонским червячком»… Не дергайся! Я ж стараюсь…

Балакирев. Благодарствую, сударыня. Но я за прошлые ваши старания цельный год отсидел.

Головкина. Думаешь, я донос на тебя писала?

Балакирев. Думать в тюрьме не положено. Показали – прочитал.

Головкина(невозмутимо). Это меня Ягужинский заставил. Сама ж была против… Вот те крест! Со слезами писала – так тебя было жалко… Но нынче – все! Переметнулась. (Тихо.) Я нынче под Шафировым. Он обходительней и к царице нынче ближе… Тебе, кстати, тоже гостинчик прислал… (Вынула пульверизатор, стала опрыскивать Балакирева. Тот недовольно вскочил.)

Балакирев. Не нужен мне ваш гостинчик! Ничего не нужно! Домой я уезжаю! К маменьке!

Головкина. Чего орешь? Придет срок – пошлют и к маменьке… А нынче при дворе она служит. И Дуня твоя тоже при дворе… И ребеночек…

Балакирев

. К-какой ребеночек? Чей?

Головкина. Говорят, твой… вроде… А может, и не твой? Какая разница, Ваня? Мы все здесь, при дворе, как одна семья…

С шумом входит Меншиков.

Меншиков. Иван! Сукин кот! Где ты? Не один, что ль?

Головкина. Один он, один… (Поспешно собирает парикмахерские принадлежности.)

Меншиков. Пошла вон! Бесстыжая! Придумали на курляндский манер с мужиками париться…

Головкина. А то я с вами на русский манер не парилась…

Меншиков. Иди отсюда, кому говорю!

Головкина испуганно убегает.

Совсем в России порядка не стало. Уж и в бане под каждой шайкой – шпиен… Ну, здорово, Иван!