Избранные письма. Том 1

И какой это плохой театр! В тот же вечер я был на бенефисе Потоцкой. И Александринский театр тоже очень плохой театр. В который раз я убеждаюсь, что единственный театр, где можно работать, сохраняя деликатность и порядочность отношений, — это наш. Единственный в мире, несмотря даже на эти противные «трещины».

И чем больше я ссорюсь с Алексеевым, тем больше сближаюсь с ним, потому что нас соединяет хорошая, здоровая любовь к самому делу. Верю во все прекрасное, пока это так.

Ты третье звено (фу, как я сегодня выражаюсь!) этого театра, этой прекрасной жизни. Помогай же нам!

Сегодня на ночь, уже в четвертом часу, читал твои рассказы. И хохотал в подушку, как дурак, когда прочел «Месть». И ночью еще проснулся и смеялся.

Обнимаю тебя.

Твой Вл. Немирович-Данченко

С завтрашнего дня опять принимаюсь горячо за «Столпы».

Будь здоров.

142. А. П. Чехову[734]

Март 1903 г. Москва

Милый Антон Павлович!

Давно я не писал тебе, да ты, вероятно, знаешь от жены все, что тебя может интересовать по части театра.

{320} Сдавши «Столпы», — которые, кстати сказать, идут до сих пор «с аншлагом» и имеют «почтенный» успех[735], — я ездил в Петербург. Там возился в очень несимпатичной компании суворинцев… Да, вот замкнулись мы в свой круг, в настоящем искусстве, и в художественных исканиях находим непрерывный запас хороших душевных движений, никого не видим, ни с кем не сталкиваемся, и как случится вот провести несколько часов с такими людьми, как суворинцы, точно тебя грязью обдаст и вонью… В этом смысле я дохожу до того, что мне доставляет какую-то радость покоя — провести иногда в театре совсем день без выезда. Т. е. приду, как всегда, в 11 ¹

/₂ часов, а уйду в 12 ¹/₂ ночи. Тут же (в уборной Вишневского) и отдохну, сюда же потребую и поесть чего-нибудь. Я хочу сказать, что решительно никого и ничего не хочется больше видеть. Скажу тебе по секрету, что единственное развлечение я нахожу еще в азартной карточной игре, и то очень не часто — раз-два в месяц. А больше и не хочется. Это по крайней мере тоже «вне людей».

Вернувшись из Петербурга, окунулся в ученические спектакли, и вся 4-я неделя прошла на них. Все отдыхали, а я с Тихомировым работали с учениками. Сдали два спектакля. Ученики — особливо ученицы — милые, талантливые, с очень хорошим, благородным каше. Многие из них теперь уже поедут по провинции, и с ужасом думаю, как они будут чувствовать [себя] в нелитературной, нехудожественной атмосфере.

Семь лет я добивался «школы при театре», сколько возбуждал против себя ненависти, протестов, недоверия. Теперь торжествую. Мысль оказалась несомненно жизнеспособная А за дальнейшую судьбу этих маленьких «пионеров» начинаю побаиваться[736].

Теперь мы переходим к тургеневскому спектаклю. Если удастся то, что складывается в фантазии, — это будет превосходно.

В Петербурге идет безумная продажа билетов[737]. Все уже продано. На 17 спектаклей, по 4 600 р. сбор, продано в 4 – 5 дней!

Но будущий сезон меня пугает. Твоей пьесы все еще нет {321} и ничего о ней не слышно. А между тем весь май мы должны ее репетировать, стало быть, к пасхе она должна быть у нас в руках.

Без твоей пьесы нет будущего сезона!

Ты, бедный, вероятно, до смерти соскучился. Ну, еще немного напряжения, — кончи пьесу, и приедешь сюда к концу апреля и отдохнешь от тоски, и весело тебе будет отдыхать, когда мы будем репетировать пьесу. Такими мыслями я всегда ободрял себя на работу, когда было скучно и работать не хотелось. И подбодришь, бывало, себя — и энергия является.

Пишешь ли ты?

Какая погода в Ялте?

Будь здоров, бодр, не тоскуй. Не читай много газет. Это чтение отбивает охоту работать.

Обнимаю тебя.

Твой Вл. Немирович-Данченко

Передай Алексею Максимовичу, что я получил его подарок. Конечно, очень дорожу им, хотя не могу не сказать, что надпись сделана со свойственной ему расточительностью, как на деньги, так и на ласку. Я не заслужил этой надписи[738].

Серебро в кастет не переделаю, но советом его воспользуюсь и кастет вообще заведу.

В. Н.-Д.

143. К. С. Станиславскому[739]

27 марта 1903 г. Москва

Дорогой Константин Сергеевич!

Вчера был очень тяжелый спектакль. Каждодневные спектакли, эта оборотная сторона художественно-театрального дела, часто отравляют жизнь плохими спектаклями. Но когда это происходит с пьесами старыми, утратившими значение для художественной стороны дела, кое-как терпишь. Вчера же было невыносимо, потому что скверно шла пьеса, лучшая в сезоне и имеющая наибольший успех.