При той программе работы, какую я выработал, я надеюсь, что дело пойдет ходко. Прежде всего мне надо освободить себя от мелочной работы с народом. Поэтому: 5-го я утром и вечером распределяю все занятия и с Бурджаловым, Тихомировым, Александровым и Андреевым, составив план, распределяю все выходные роли. 6-го утром и вечером ввожу народ в 1-й акт (154 человека), 7-го утром и 8-го утром провожу время с заведующими отдельными частями, а вечера ввожу народ в 1-й акт и распределяю отдельным актерам по 5 – 6 человек статистов. Надо будет их очень скоро одеть и загримировать и — как в мае во всех углах занимались материалом, так теперь во всех углах будут ломать и учить статистов. 9-го работают без меня (один день в неделю мне нужно иметь без репетиций). 10-го опять со мной. А 11-го начну с персонажами… У меня дерзкая мысль числа 17 – 18 делать генеральную 1-го акта.
Мизансцена моя — целый трактат. Дай бог (что, однако, непременно необходимо), чтобы я уехал из деревни с мизансценой до Форума включительно. Я еще не приступал к Сенату. До него закончил все. Но я заглядывал уже вперед в Вашу сцену и мне там, в Сенате, многое очень нравится, — на это рассчитываю[775].
Все, что до Сената, сделал очень тщательно и собираюсь многое насильно навязать исполнителям — до того убежденно писал. Между прочим, и с ролью Брута… Знаю, как Вы туго принимаете то, что Вам советуют, и предчувствую много затраты нервов и времени, но надеюсь добиться. Вообразите, я так втянулся в эту роль, что теперь она мне необыкновенно мила. Нахожу Брута удивительно симпатичным образом, знаю его тон, лицо, движения. Кажется, справился даже с монологами. Совсем же влюблен я в роль Цезаря. Великолепная!
{336}
Весь тон и темп второго акта, в особенности у Брута, у меняУдачно вышла роль Порции, но совсем не знаю, как справится Савицкая. Не представляю себе и Москвина[776]. А в Цезаре необходим Качалов.
Еще одну частность хочу провести — что мне не удалось в «Столпах» (Вы не хотели этого). Прежде чем пойти на сцену, очень точно внушить тон и темп всего акта.
Пока думаю, что самое трудное будет Сенат и Форум. Может быть, потому так думаю, что еще не работав над этим…
12, 14 и 16 по утрам у нас будут экзамены. По вечерам Бурджалов, Тихомиров и Александров будут заняты на сцене народом, а персонажи — в фойе.
Морозов писал мне, что подъемы будут готовы только 15 августа[777]. Это вина Богомолова, который мое распоряжение, данное в мае, повесил на гвоздь и успокоился[778]. И хорошо еще, что когда я 30 июня был в театре, то вызвал Геннерта узнать, делает ли он что-нибудь, и оказалось, что он и не приступал… Главный страх, однако, мне внушает Симов. Не успеет! Задержит![779]
Теперь еще боюсь Пироне и свой страх передал Вишневскому, а Окулову поручил просто затребовать отчета.
Ну, да многого еще будем бояться. Но, бог даст, все наладится вовремя.
Кириллов, кажется, работает. Просил я Василия Васильевича вызвать его и расспросить… И Яков Иванович…
Между делом надо будет решить, что мы делаем, если Чехов до конца августа не даст пьесы[780].
Мой первый кандидат «Иванов». Дальше идут «Росмерсхольм», «Чайка», «Колокол» или (если средства позволяют) Тургенев.
{337}
Хорошо бы «Эллиду», но выйдет задержка с декорациями.А «Иванов» устарел очень.
Во всяком случае, надо готовиться к тому, что Чехов опоздает. Хотя Ольга Леонардовна писала мне, что он, приехав в Крым, снова приступил к пьесе.
У меня для работы остается всего 7 дней. Мало. Придется приналечь.
Первый акт я делал 10 дней, а потом три сцены всего 6 дней.
Правда, очень много работая.
Чувствую я себя хорошо, только вот скоро устаю.
До свидания. Обнимаю Вас.
3 августа я выезжаю из деревни. 5-го — в Москве.
Милая Ольга Леонардовна! Я Ваше письмо прочел Василию Васильевичу. Он говорит, что не вызывает Вас, так как сейчас театр занят исключительно «Цезарем» и для повторения старых пьес, если бы это даже нужно было, нет пока времени. А для «Цезаря» был момент, когда Вы мне были очень нужны, и я, не говоря никому