Избранные письма. Том 1

Недостаток моего характера, гнусный недостаток — материально я всегда ближе с теми, кого не люблю, чем с теми, кто действительно близок мне. Слабая воля. Меня всегда окружали корыстные, чуждые моей душе люди… Клопы и тля, клещи… И я щедро дарил им все, что могу. А к тем, кого люблю в самой глубине души, всегда был сух, точно считая, что эта любовь сама по себе — такая большая награда, что любимый человек должен довольствоваться ею одной.

Я сейчас переживаю огромные потери или… как бы это выразиться… многое в моей жизни разваливается. Если бы Вы ушли от меня, у меня было бы такое чувство, что вот еще что-то, какой-то важный брандмауэр рухнул… еще простор для бурьяна, для будяков с лиловыми шишками, красивых и вредных, быстро распространяющихся и засоряющих почву, убивающих хорошие, нежные ростки…

Театр наш мечется, вертится волчком, волнуется, кипит, бурлит, выбрасывает на поверхность много скверной накипи. Среди этого может прозвучать балиевское: «Теперь не те потребности»… Но если я с моим я остаюсь в театре важным и сильным ингредиентом этой реакции, то балиевское «теперь» {474} очень кратковременно… На одну пьесу… То, что есть в Вас, во мне, — нужно всегда… Мы еще будем разговаривать.

Ваш В. Немирович-Данченко

230. А. П. Ленскому[1100]

1908 (?) г. Москва

Милый Саша!

По примеру прошлых лет, мне хочется пожелать тебе сегодня от всего сердца и со всей искренностью полного удовлетворения, какое только возможно для режиссера, без опасности оскорбить своей радостью начальство[1101].

Мои пожелания тем более горячи и искренни, что до меня доходили слухи о всевозможных удручавших тебя препятствиях к истинно художественному успеху. Дай бог, чтобы тебе удалось одолеть все мракобесие казенщины.

Надеюсь, что ты веришь правдивости моего письма.

Твой Немирович-Данченко

231. К. С. Станиславскому[1102]

Между 4 апреля и 9 мая 1909 г. Москва

Дорогой Константин Сергеевич!

Чем больше думаю обо всем, что видел у Крэга, тем больше увлекаюсь красотой, благородством и простотой этой формы. И именно для Шекспира. И у меня зарождается много мыслей для осуществления. Но надо хорошо обговорить раньше, чем делать заказы[1103]…

Ваш В. Немирович-Данченко

{475} 232. Л. Н. Андрееву[1104]

17 сентября 1909 г. Москва

Дорогой Леонид Николаевич!

Вчера мы совершили первый пробный полет: сделали генеральную первых 4-х картин с публикой, то есть со Станиславским и другими «нашими», не следившими за ходом работ. Дня за три перед этим была «черновая» генеральная, а осмотр гримов и костюмов еще раньше[1105].

Первый полет вышел очень успешный, что большая редкость у нас в театре. Четыре картины можно считать слаженными вполне. Станиславский, Москвин, моя жена и другие артисты говорили, что впечатление огромное, что театр не поднимался на такую высоту со времен «Юлия Цезаря» и т. д.

Я считаю Качалова бесподобным. Несомненно, что это лучшая его роль. Он художественен, блестящ, почти велик.

Не могу еще порадоваться Лейзером. Вишневский прост и благороден и местами даже трогателен, но в трагических переломах бессилен и укрывается за простое чтение роли. И вообще его образ недостаточно нежен и вдохновенен.

Все вторые роли исполняются отлично. Сура — Бутова дошла наконец до трагической простоты, одновременно и возвышенной по внутреннему содержанию и яркой бытовой по внешнему образу. Германова — прекрасна по красоте, простоте, надменности и чувству меры во внешних чертах быта. Наум — Горев трогателен, прост и красив. Великолепны Сонка, Пурикес (идеален), Бескрайний, шарманщик и т. д.

Но что всего важнее — мне удалось добиться общего переживания, глубокого, простого и ритмичного. И благородного. Народные сцены четвертой картины поставлены Лужским с удивительным мастерством, вкусом и чувством меры.

Я не люблю хвалить раньше времени, но не могу удержаться от чувства большого удовлетворения. Несмотря на то, что Лейзер только приличен, — все идеи трагедии, как главнейшие, так и частные, доходят до зрителя во всей полноте.

Не слажен еще «вопль всей земли»[1106]. Он уже был совершенно готов к черновой генеральной. Но в нем было слишком {476} много музыки. Я не люблю много музыки в драме. Она дает красоту, но убивает мысль, загромождает ей путь к сердцам зрителей. И я отменил работу (увы, 10 – 15 репетиций) и предложил другую форму.

Завтра приступаем к дальнейшему. При этом вся народная сцена 6-й картины уже великолепно приготовлена (Лужским же), 7-ую я уже репетировал с Качаловым и Знаменским (этот пока еще суховат)[1107], и 5-ую уже два раза читали.

Я думаю, что Вам уже следует быть 26-го, когда будет чтение всей пьесы за столом[1108]. 28-го утром полная генеральная. 30-го последняя генеральная. И 2-го октября спектакль.

Я пришлю Вам еще телеграмму.

Крепко жму Вашу руку.

Привет Вашей жене.

В. Немирович-Данченко