Избранные письма. Том 2

{153} Как в июле я говорил и мучился тем, что не знаю, как быть театру, так и теперь. Вернее всего, это происходит просто оттого, что театр в серьезном смысле — пустое дело. Нужное только кое-кому, для успокоения небольшой части общества. А я не могу отделаться от привычки всей жизни смотреть на театр как на важное дело. Вот и разлад во мне. Может быть, Стахович и прав. Отдавая должное моим побуждениям и переживаниям, относя меня к числу высшей части людей в духовном отношении, он находит — и очень горячо, — что надо просто-напросто думать о материальном обеспечении всех нас[297]. И сейчас больше ни о чем. По-видимому, он совершенно прав, а я не могу так повести театр, потому что никогда не мог действовать без идейных побуждений. И не могу представить себя в роли простого лавочника художественного товара. Сделать же театр таким, чтоб в настоящее время он мог с правом привлечь серьезное внимание, чтоб он мог своими задачами хотя бы отдаленно стать наряду с важнейшими делами жизни — невозможно. Отсюда двойственность моих переживаний. Отсюда напрашиваются три вывода: 1) так как жить-то нам всем надо и денег надо, надо, кроме того, запасаться, потому что очень легко может случиться, что театр совсем перестанет функционировать, — то спектакли давать надо, и чем больше они будут давать сборов, тем лучше; 2) так как художественные, важнейшие, задачи театра сейчас не могут найти себе места, да и нельзя найти того свободного духа, без которого нельзя исполнять настоящие художественные задачи, не тем занята душа, — то надо таковые отложить до лучших времен; и 3) так как я лично без идейности в своих поступках рискую стать в такое положение, при котором перестану уважать себя, то мне надо уступить свое место. Пусть Стаховичи, Румянцевы, Вишневские ведут театр в такое время, а я буду готовить лучшее для будущего.

Как ни крути, всякие остальные выводы или натяжка, или надорвут меня вконец.

Хорошо, что я начал тебе писать обо всем этом, потому что когда пишешь, то становится дело яснее.

Пройдет еще недели две, пока надо будет сделать решительный шаг хотя бы даже для моего самолюбия и имени в {154} глазах общества. Я не волнуюсь именно потому, что еще есть время.

И ты читай это письмо без волнения. Подождем — увидим. Пока все идет обыденным путем, начинаем репетировать и налаживать театр.

… Вот как это сложно!

Уже запечатал письмо, пошел умываться и все думал. Прошло всего ¹

/₄ часа, а мне уже кажется, что и эти выводы неверны.

Так что читай мое письмо просто, как то, что я делюсь с тобой своими мыслями, а не как что-то режиссерское.

Понимаешь?

Вот 15‑го и 16‑го отдохну, уеду, тогда решу…

314. Из письма Е. Н. Немирович-Данченко[298]

17 августа 1915 г. Москва

Понедельник, 17‑го авг.

… Политическая жизнь в Петрограде кипит. Трудно угадать, что предвещает. Слухи летят с фейерверочной быстротой. Общество, то, которое пока в поле моих наблюдений, хоть как бы и волнуется, а в сущности спокойно.

Театральные мои перспективы?.. Как бы это тебе объяснить? Чувствую, что чем больше я буду волноваться, тем больше тратить заряды совершенно даром. Роль руководителя театра в настоящее время в высокой степени неблагодарная. И в то же время очень хлопотная. Как бы ни вел театр руководитель, — всякую его систему, всякий план легко раскритиковать. Будет он на высоте художественности и литературности, она 1) может понизить материальный исход сезона, так как придется позднее начинать, не каждый день играть и т. д. 2) все равно не добьется настоящей художественности, потому что актеры слишком живут событиями и нельзя их отвлечь в сторону настоящего искусства и 3) наконец: самая «лучшая» публика не найдет в себе внимания для настоящего искусства. В конце концов, все успехи руководителя в этом направлении потонут и забудутся.

{155} Если же руководитель станет прежде всего на материальную почву, то, с одной стороны, его тоже можно одобрить, так как он спасет театр от краха, зато, с другой, можно критиковать, так как он понизит достоинство такого учреждения, как театр. Даже такой просвещенный человек, как Вас. Маклаков, в своей речи назвал театр в числе роскоши, не заслуживающей теперь внимания. А новый обер-прокурор Синода, твой знакомый через Оболонскую — Самарин, призывает общество молиться, поститься и не ходить в театры. Я лично, по глубокому убеждению, считаю, что театр может функционировать, но урывками, случайно, больше с благотворительными целями, отнюдь не для самоценного и самодовлеющего искусства. А между тем всем нам надо, что называется, кормиться.

Истрепать свои силы в этом году на таком наинеблагодарнейшем посту мне совсем не улыбается.