Избранные произведения. III том

Но скорее всего он умер, — добавила Рут Ниари. — Я не хочу тебя обижать и писать тебе в норку, Джесс — Джесси, конечно же, вспомнилась их старая студенческая приколка: обидели кротика, написали в норку, — но ты же не слышишь его дыхания, верно? Ведь обычно мы слышим, как дышат люди без сознания, как они шумно втягивают воздух, а потом выдыхают, храпя и сопя, ты согласна?

— Блин, да откуда мне знать, как они там дышат?! — психанула Джесси, но это было глупо. Потому что она знала, как дышат люди без сознания. В старших классах она подрабатывала в больнице и знала, как отличить живого от мертвого. Мертвые не дышали вообще, мертвые не издавали ни звука. И Рут знала о том, сколько времени Джесси провела в Портлендской городской больнице — про себя она называла эти дежурства «годами суден подкладных». Впрочем, даже если бы Рут не знала, этот голос, звучавший у нее в голове, знал обо всем. Потому что это был ее голос. Ее, а не Рут. Джесси приходилось постоянно напоминать себе об этом, потому что голос все время пытался вырваться из-под контроля и стать отдельной, независимой личностью.

Как и те голоса, что ты слышала раньше, — пробормотал молодой голосок. — Голоса, которые ты стала слышать после темного дня.

Но она не хотела об этом думать. Вообще не хотела об этом думать. Ей что, мало других проблем?!

Но Рут все же была права. Люди, которые потеряли сознание — и особенно те, которые отключились, хорошенько приложившись башкой, — обычно храпят

, да еще как храпят. А это значит…

— Что скорее всего он умер, — произнесла она вслух. — Замечательно получается.

Джесси осторожно наклонилась влево, памятуя о недавней судороге в плече. Еще не достигнув предела, отпущенного длиной цепи наручника на ее правом запястье, она увидела розовую пухлую руку Джералда и часть кисти — правой, судя по тому, что на безымянном пальце не было обручального кольца, — с аккуратными, чуть ли не наманикюренными ногтями. Джералд всегда очень следил за своими руками и ногтями, но до теперешнего момента Джесси даже не представляла, насколько щепетильно он относился к красоте своих рук. Прямо как женщина. Забавно как получается. Тебе кажется, что ты знаешь о человеке все, и вдруг выясняется, что ты очень многого не замечала.

Да, наверное. Но знаешь что, сладость моя? Можешь уже опускать занавес, потому что я не хочу больше на это смотреть. Да, смотреть не хотелось. Но сейчас она просто не могла позволить себе эту роскошь — не смотреть.

Продолжая двигаться с предельной осторожностью, чтобы не потревожить шею и плечи, Джесси наклонилась еще дальше влево — насколько позволяла длина цепи наручника. А позволяла она немного. Еще два-три дюйма — и все. Впрочем, этого вполне хватило, чтобы увидеть часть правого плеча и головы Джералда. Она не была уверена, но ей казалось, что на кончиках его редеющих волос виднеются крохотные капельки крови. Джесси очень надеялась, что это всего лишь игра ее воображения.

— Джералд, — прошептала она, — ты меня слышишь? Пожалуйста, не молчи.

Не отвечает. Не двигается. Ее вновь охватила тоска пополам с липким страхом. Противное ощущение, которое переполняло ее и саднило в душе, словно кровоточащая рана.

— Джералд, — прошептала она опять.

Почему она шепчет? Он мертв. Человек, который однажды ее удивил, пригласив на выходные в Арубу — в Арубу, не куда-нибудь, — и как-то на вечеринке под Новый год надел ее туфли из крокодиловой кожи себе на уши… этот человек мертв. Так какого же черта ты шепчешь?!

— Джералд!

 — На этот раз она крикнула в полный голос. — Джералд, очнись!

Ее собственный крик чуть было не вызвал истерику снова. И страшнее всего было даже не то, что Джералд не подавал никаких признаков жизни, а то, что панический страх никуда не ушел. Вот он, здесь, у нее внутри. Без устали кружит в ее сознании, словно хищник — вокруг догорающего костра человека, который отбился от своей компании и заблудился в чаще непроходимого леса.

Но ты-то не заблудилась, — сказала примерная женушка Берлингейм, но Джесси не верила ей. Ее железное самообладание казалось наигранным, а непробиваемое здравомыслие — поверхностным и фальшивым. — Ты же знаешь, где ты.