Избранные произведения. Том I

Когда вечером Француз Фрэнк спустил лодку, чтобы переправить своих гостей на берег, Королева попросила меня перевезти ее на берег в моей лодке. Я не понял, почему Француз Фрэнк вдруг раздумал ехать сам и поручил перевезти гостей Бобу, а сам остался на борту. Не понял я ничего даже и после того, как Паук, хитро подмигивая мне, проронил: «Ты, я вижу, малый не промах». Но где же было мне, пятнадцатилетнему мальчишке, понять, что седой, пятидесятилетний дядя приревновал ко мне свою зазнобу?

Глава 8

На следующее утро мы встретились, как это и было решено, в одном из кабаков, где совершались такие сделки. Я заплатил деньги, получил расписку и спрятал ее в карман. Фрэнк поставил угощение. Я понял, что так принято, и нашел, что это даже вполне справедливо, чтобы часть денег, полученных при совершении сделки, тратилась в том же заведении, где сделка заключена. Но я очень удивился, когда увидел, что Фрэнк угощает всех посетителей кабака. Что мы с ним вспрыскивали сделку — это понятно. Но зачем же угощать всех посторонних посетителей и самого хозяина, который получает еще и барыш с каждого выпитого им стакана вина? Ну, пусть он угощает Боба и Паука — друзей, но при чем тут какие-то грузчики, никому не известные Билл Келли и Суп Кеннеди?

Вместе с братом Королевы, Пэтом, нас стало восемь человек. Хотя было еще очень рано, все потребовали виски, мне только оставалось сделать то же самое, и я крикнул: «Виски!» с таким видом, будто это для меня самое привычное дело, и я повторяю этот приказ в тысячный раз. Что это было за виски! Я выпил его тогда одним духом, не моргнув, но до сих пор не могу… б-р-р-р-р!.. забыть его противный вкус.

Я был удивлен и тем, как дорого обошлось Французу Фрэнку это угощение. Он выложил на стойку восемьдесят центов. Восемьдесят центов! Мое чувство бережливости взбунтовалось. Восемьдесят центов — ведь это восемь утомительных часов фабричной работы, а между тем они моментально исчезли без следа в наших глотках, и после них ничего не осталось, кроме отвратительного вкуса во рту. Что за расточительность со стороны Фрэнка!

Мне не терпелось поскорее оказаться на свежем воздухе, вступить во владение своим судном и выйти на нем в море. Но никто не спешил уходить, в том числе и мой «экипаж» в лице Паука. Я не мог понять, почему они медлили. После я не раз задавался вопросом, какого мнения была эта компания обо мне: человек пил с ними, якшался с ними и даже не подумал выставить им угощение и со своей стороны.

Француз Фрэнк, получив с меня деньги, стал смотреть на меня каким-то странным, холодным взглядом. Я тогда не понимал, какие ужасные муки он испытывал. Я удивился еще больше, когда хозяин кабака, перегнувшись через стойку, шепнул мне: «Он сердит на вас, берегитесь».

Я кивнул головой, чтобы показать, что я понимаю, в чем дело (мужчина должен понимать душевное состояние других мужчин), но на самом деле я так-таки ничего не понимал. Где же мне было понимать, когда у меня не было других мыслей, кроме как о разных необыкновенных приключениях, когда я даже забыл о самом существовании какой-то женщины, в которую Француз Фрэнк влюблен до безумия. Да я и не подозревал последнего обстоятельства. Мне и в голову не приходило, что все в порту говорили, будто Королева и смотреть не хочет на Француза с момента моего появления на его судне. Я не подозревал также, что неприязненное отношение ко мне брата Королевы, Пэта, объясняется этой же причиной; по простоте душевной, я думал, что он вообще мрачен по природе.

Виски Боб поманил меня к себе и шепнул мне на ухо:

— Держи ухо востро! Француз сердит на тебя. Мы отправляемся с ним вверх по реке, чтобы купить шхуну, и когда он вернется на промысел, ты смотри не зевай. Он хочет потопить тебя. Когда солнце взойдет, снимись с якоря и перейди куда-нибудь на другое место. Да погаси, смотри, сигнальные огни. Предупреждаю тебя, держи ухо востро!

Я поблагодарил его и вернулся к стойке. Но и тут я не сообразил, что мне следовало бы угостить компанию. Я не знал, что таков обычай. Я позвал Паука, и мы вместе вышли на улицу. Теперь, вспоминая это время, я сгораю от стыда при мысли, что они должны были говорить обо мне в мое отсутствие.

Притворно-равнодушным тоном я спросил Паука, за что на меня сердится Фрэнк.

— Да он просто приревновал тебя, — ответил тот.

— Неужели? — сказал я, но больше не пробовал заговаривать на эту тему.

Я принял равнодушный и небрежный вид, как будто это было мне совершенно неинтересно, но читатель поймет, какие чувства обуревали пятнадцатилетнего самолюбивого паренька, когда он узнал, что к нему приревновал женщину пятидесятилетний моряк, исколесивший весь свет, и еще какую женщину — женщину с романтическим прозвищем «Королева устричных пиратов»! Мне приходилось читать о подобных случаях в книгах, я верил в то, что и на мою долю выпадут такие приключения, но не думал, что это наступит так скоро. Разумеется, я чувствовал, что мне и сам черт не брат, когда мы, снявшись с якоря и подняв парус, плавно понеслись по заливу.