Избранные произведения. Том I

Но именно безвыходность положения придала Торресу находчивости. Испуганно заглянув в пучину, которая грозила ему гибелью, он громко закричал, как будто увидел в глубине вод нечто ужасное. Затем испанец пал на одно колено и закрыл руками свое искаженное притворным страхом лицо. Царица тоже заглянула вниз, чтобы узнать, что он там увидел. Улучив момент, Торрес стремительно поднялся на ноги, кинулся на нее, как дикий зверь, и, схватив за кисти рук, вырвал у нее кинжал.

Он отер холодный пот со лба и весь дрожал, медленно приходя в себя. Царица спокойно, с любопытством смотрела на него.

— Ты исчадие ада, — злобно шипел он, трясясь от ярости. — Ведьма, которой подвластны темные силы. И все же ты обыкновенная женщина, рожденная смертной, и, значит, сама смертна. И как любое смертное существо и как любая женщина, ты слаба, а потому я предоставляю тебе выбор: или ты будешь брошена мною в пучину вод, где и погибнешь, или же…

— Или же? — спросила она.

— Или… — Он замолчал, облизал свои пересохшие губы и вдруг вскричал: — Нет, клянусь мадонной! — или ты станешь сегодня же моей женой. Выбирай!

— Ты возьмешь меня в жены ради меня самой или ради моих сокровищ?

— Ради твоих сокровищ, — нагло заявил он.

— Но ведь в Книге Судеб сказано, что мне суждено быть женой Фрэнсиса, — возразила она.

— Ну что ж, мы впишем новую страницу в Книгу Судеб.

— Как будто это возможно сделать, — засмеялась она.

— В таком случае я докажу твою смертность тем, что брошу тебя в водоворот, как ты бросила туда букет цветов.

На этот раз Торрес был действительно неустрашим — неустрашим под влиянием старинного напитка, который огненной струей разлился по его жилам, к тому же он чувствовал себя хозяином положения. Наконец, как истый латиноамериканец, он наслаждался сценой, в которой мог проявить свойственные ему чванливость и красноречие.

Внезапно он вздрогнул, услыхав, как царица издала легкий свист, которым испанцы обычно призывают слуг. Торрес подозрительно посмотрел на нее, потом на дверь, ведущую в ее опочивальню, затем снова перевел взгляд на царицу.

Искоса поглядывая на дверь, он смутно увидел, как на пороге, словно привидение, появилась огромная белая собака. Торрес невольно сделал шаг в сторону, но нога его очутилась в пустом пространстве и, увлекаемый весом своего тела, он свалился с террасы прямо в бурлящий поток. С воплем ужаса стремительно несясь вниз, он увидел, как собака прыгнула следом за ним.

Хотя Торрес был прекрасным пловцом, бурное течение понесло его как соломинку, и Та, Что Грезит, перегнувшись через край террасы и зачарованно глядя вниз, видела, как его, а затем и собаку втянул кипящий водоворот.

Глава 20

Долго еще Та, Что Грезит глядела в бурлящую пучину, затем она произнесла со вздохом: «Бедная моя собака!» — и поднялась. Гибель Торреса нисколько ее не тронула. С юных лет она привыкла распоряжаться жизнью и смертью людей своего полудикого вырождающегося племени, и жизнь человеческая как таковая не имела в ее глазах никакой цены. Если человек жил честно, жизнь его была неприкосновенна; если же он вел порочную жизнь и угрожал безопасности других людей, то так же естественно было предоставить ему умереть или даже насильственно его умертвить. Поэтому вся история с Торресом была для нее всего лишь эпизодом, правда неприятным, но преходящим. Однако она искренне жалела о гибели своего бедного пса.

Войдя в комнату, царица громко хлопнула в ладоши и отдала распоряжение явившейся на зов прислужнице, а сама, убедившись, что крышка сундука все еще открыта, вышла на террасу, откуда могла наблюдать за комнатой, сама оставаясь незамеченной.

Через несколько минут прислужница ввела в комнату Фрэнсиса. Он был в самом плохом настроении. Благородный поступок, который он совершил, отказавшись от Леонсии, не доставил ему никакой радости. Еще меньше радости испытывал он при мысли о скором браке со странной женщиной, которая царила над Погибшими Душами и жила в этом странном доме над озером. Правда, она не вызывала в нем, как в Торресе, ни страха, ни враждебности. Напротив, Фрэнсис испытывал по отношению к ней искреннее сострадание. Его невольно трогало жалкое, почти трагическое положение этой мужественной и надменной женщины, находящейся в полном расцвете сил и красоты, которая так трогательно и безнадежно стремилась к любви.