Избранные произведения. Том II

Из колонии Серафим, находившейся далеко в Запределье, на потрепанном разведочном корабле модели 9 B прибыли четверо разбойников. Они захватили стоявшее в порту грузовое судно «Крич», убили его владельца и команду и тут же удрали на похищенном звездолете — по всей видимости, обратно в Запределье, где у нас не было никаких полномочий, и где действующие правила запрещали появляться таким штатным офицерам МСБР, как я.

В те дни в отделении МСБР на Дюзе работали только три агента. Всех нас возмутил презрительный налет пиратов — он оскорбил наше достоинство, и мы должны были как-то отреагировать, даже если это не дозволялось уставом. Руководил нашим отделением коммодор Вистельрод; он предоставил мне полномочия коммодора МСБР, отправил меня в бессрочный отпуск и перевел меня в резерв. Таким образом, я временно стал гражданским лицом и мог отправиться куда угодно, по своему усмотрению, не навлекая на себя гнев и упреки «прогрессивных активистов» и прочих любителей ходить вокруг да около, не решая никаких проблем. Я воспользовался брошенным бандитами разведочным кораблем модели 9 B, вылетел из космопорта Ванна, углубился в Запределье и приземлился в окрестностях колонии Серафим — куда, по нашему мнению, сбежали пираты на захваченном звездолете.

Я прибыл в Серафим глубокой ночью, спрятал свой корабль в безлюдной местности и добежал, ориентируясь благодаря лунному свету, до местного космопорта. И действительно — там, на взлетной площадке, стоял звездолет «Крич»!

Короче говоря, я перестрелял пиратов и увел «Крич» обратно в пространство Ойкумены. По пути к Ванну меня осенила удачная мысль. Предыдущий владелец «Крича» погиб. По существу, после того, как пираты оказались за пределами Ойкумены, право собственности никому не принадлежало. Захватив похищенный пиратами звездолет, я становился его новым владельцем, причем, будучи гражданским лицом, не обязан был передавать корабль агентам МСБР. Звездолет мне понравился — в нем все хорошо работало, это было надежное, профессионально оборудованное судно. И я нарек его «Гликкой».

Вернувшись в Ванн, я отчитался перед коммодором Вистельродом и сообщил о моем решении оставаться в бессрочном отпуске. Он не был доволен потерей агента, но пожелал мне всего наилучшего. Я набрал команду и сразу занялся перевозкой грузов.

Перед тем, как я смог снова посетить Трейвен, прошло три года. Отец мой погиб, когда его яхта перевернулась на озере. Погоревав о нем несколько дней, моя пустоголовая мать упорхнула в компании человека, которого моя тетка и мой двоюродный брат называли лишенным всякого здравого смысла авантюристом, вскружившим матери голову романтическими бреднями. Никто не знал, куда отправились этот авантюрист и моя дражайшая родительница.

Большой дом в холмах Телемани продали, теперь в нем жили чужие люди. Сложилась безрадостная ситуация, но у нее был один аспект, внушавший какой-то оптимизм. Хорошо понимая импульсивный темперамент моей матери, отец вложил свои финансовые активы в доверительный фонд, из которого мать могла ежегодно получать достаточное, но не слишком щедрое содержание — мудрая предосторожность, несомненно вызывавшая раздражение ее новоиспеченного любовника.

Отцовская небольшая парусная яхта перевернулась на озере в погожий тихий день. Даже если я не любил отца, я уважал его; обстоятельства его смерти казались мне более чем подозрительными.

Я поговорил с теткой и с кузеном — о человеке, с которым сбежала моя мать, они знали очень мало. Мать привела его в дом моей тетки только однажды, на полчаса. Он представился как «Лой Тремэйн» и выглядел значительно моложе матери. Она явно его обожала и вела себя, как помешанная от любви девчонка, причем Тремэйн даже не скрывал, что нисколько не разделял ее привязанность.

Он не понравился моим родственникам, хотя и тетка, и двоюродный брат признавали, что Тремэйн располагал к себе и что он, по-видимому, умел в какой-то степени гипнотизировать окружающих. У Тремэйна были густые, черные, коротко подстриженные волосы, облегавшие голову наподобие шлема. Глаза его, черные и пронзительные, были посажены близко к горбатому носу. По общему мнению моей родни, лицо Тремэйна выражало самовлюбленную решительность — пожалуй, даже жестокость. И кузен, и тетка заметили у него на шее, между кадыком и нижней челюстью, маленькую татуировку характерного черно-лилового оттенка: крест внутри двух концентрических окружностей.