Избранные произведения в 2-х томах. Том 1

— Ваши книги, господин Болер.

— После войны я не написал ни одного слова.

— Я имею в виду ваше прежнее творчество.

— Разве что так. Ну ладно, не будем сейчас пререкаться.

— Значит, вы согласны?

— Этого я не говорю. Вы ведь, вероятно, потребуете, чтобы я потом написал книгу о Советском Союзе?

— Ничего мы от вас не потребуем. Мы просто хотим, чтобы вы посмотрели, как живут там люди. Если захочется, поделитесь своими впечатлениями, не захотите — будь по-вашему. Вас приглашают в гости и ничего больше.

— Послушайте, господин Дальгов, — подошёл к нему старик, — Вы хотите меня перевоспитать? Так вот, я вам говорю заранее, что это напрасная попытка, даром потраченные деньги. Пошлите кого-нибудь другого.

— Кого-нибудь другого? — рассмеялся Макс. — Да ведь поедет целая группа писателей.

— Кто ещё?

Дальгов назвал фамилии. Каждую из них Болер повторял вслед за ним, как бы ставя этих людей в ряд с собою. Все они были писатели, известные в Германии своими левыми убеждениями. Следует ли ему соглашаться?

— И от меня не будут требовать книги?

— Нет, не будут.

Дальгов, прекрасно понимавший ход мыслей старика, принялся расставлять на доске фигуры, как бы подчёркивая этим, что деловая беседа закончена.

Болер тоже взялся за шахматы. Вдруг, уже посреди партии, которую старик, хотя дебют был им разыгран успешно, всё же проигрывал, он спросил:

— А актёры тоже едут в Советский Союз?

— Нет, Эдит Гартман, к сожалению, не поедет, — раздумывая над ходом, ответил Дальгов. — Она готовит спекталь.

— Я спросил вас вовсе не об Эдит Гартман, — внезапно возмутился писатель. — На свете немало других актёров!

— Извините, — не отрываясь от доски и не придавая никакого значения тону Болера, ответил Макс. — Мне показалось, что вы спросили как раз о ней.

— И не думал! — сердито буркнул старик.

Макс промолчал. Болер разозлился окончательно. Больше всего его возмутила догадливость Дальгова. Ведь и вправду, спрашивая об артистах, он имел в виду Эдит Гартман.

Болер хотел сказать что-то ещё, чтобы отплатить Дальгову, но так ничего и не придумал. Постепенно всё его внимание сосредоточилось на шахматах, и он всё-таки выиграл партию.

ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ

Любе Соколовой казалось, что всё в театре делается медленно, неторопливо, без должного огня. Порой это даже озадачивало её. Всем, чем могла, она помогала молодой труппе поставить новую пьесу, но, близко познакомившись с делом, Люба почувствовала, как неохотно помогает магистрат новому театру.

Больше всего неприятностей причинял труппе руководитель отдела культурных учреждений магистрата Зигфрид Горн, человек, способный хоть кого вывести из терпения. На него даже пожаловаться нельзя было: он всё обещал, отдавая нужные распоряжения, но ни одно обещание не исполнялось, ни одно не ускоряло дела.

Приближался день премьеры. Спектакль был почти готов, а некогда повреждённые механизмы сцены так и не отремонтировали. Труппа всё ещё работала в помещении кино, совершенно неприспособленном для новой постановки. Зигфрид Горн кипятился, кого-то обличал, обещал ускорить ремонт, но всё оставалось по-прежнему.

Люба посоветовалась с мужем.

На следующий день Соколов пригласил Горна к себе в комендатуру и попросил объяснений. Может быть, комендатура сумеет помочь магистрату?

Зигфрид Горн потрогал свои чёрные усики и подробно всё изложил. Если поверить ему, театр вот-вот откроется, осталось сделать лишь пустяки. Никакой помощи не требуется.

Соколов внимательно слушал, а потом неожиданно спросил:

— Скажите, господин Горн: почему тогда, на первое чтение пьесы, пригласили людей, которые ничего общего с театром не имеют?

Горн побледнел. Он был убеждён, что об этом случае все давно забыли.

— Они и сейчас считаются известными театральными деятелями в нашем городе, — объяснил Горн, прекрасно понимая смехотворность своего ответа.

Но Соколов отнёсся к его словам серьёзно и больше ни о чём не спрашивал. Это окончательно озадачило Горна. Неужели капитан поверил? Если так, то, видимо, надо придерживаться старой тактики. А может быть, капитан только делает вид, что поверил? Тогда надо немедленно изменить линию поведения.

И Горн поторопился улыбнуться, этак неуверенно, на всякий случай, чтобы можно было потом сказать, будто слова его были всего-навсего шуткой.

Они поговорили ещё несколько минут. Горн обещал закончить ремонт точно к назначенному сроку и ушёл, сохраняя на губах любезную улыбку.

Поведение Горна не понравилось Соколову. От подозрений, связанных с читкой пьесы, к сегодняшнему разговору протянулась прямая линия. Может быть, ещё одна нить попала к нему в руки?

Ответить сразу на этот вопрос капитан не мог. Надо было собрать факты, а уж потом действовать.

Но встретиться с заведующим отделом культуры магистрата Соколову больше не пришлось.

Зигфрид Горн вышел из комендатуры, охваченный паникой. Он вовсе не предполагал, что Соколов помнит о том злополучном вечере. Если это так, если каждый поступок Гориа понимают и запоминают, то комендатуре, может быть, уже известно и об указаниях Зандера? Надо немедленно удирать,