Избранные произведения в двух томах. Том 2

А когда из таежных глубинок идут безрадостные вести, когда скважины одна за другой дают воду, об этом тоже судачит весь город: люди, встречаясь в магазине либо на базаре, заговаривают о том, что пора, дескать, сматывать удочки и ехать куда-нибудь в Татарию или в Поволжье, где нефти — хоть залейся, а климат не в пример лучше. И на заборах, на фонарных столбах появляются объявления, писанные от руки: «Продается дом с хорошим участком», «Срочно продаеца мебель»…

Словом, о предстоящем геологическом совещании знал весь город. И весь город как бы притих в настороженном ожидании: что-то будет?

Ведь ни для кого не составляло тайны, что с нефтью дела плохи.

В фойе Дома культуры — колонном, увенчанном хорами — было темно и прохладно, как в церкви: верхнего света не зажигали. В простенках висели портреты членов и кандидатов в члены Президиума ЦК — из них половина портретов были новыми, еще непривычными взгляду.

С улицы тянулся народ. У гардероба не задерживались — там сиротливо висели на крюках лишь пара соломенных шляп да чей-то брезентовый пыльник с капюшоном — видать, глубинный гость. А так большинство явилось налегке: льняные просторные костюмы, трикотажные бобочки, вышитые украинские рубахи, сандалии. Конечно же для этого совещания определили не самое лучшее время — конец июля, когда, по обычаю, никаких совещаний не устраивают, когда народ гуляет в отпусках, да и те, которым еще не черед идти в отпуск, уже его предвкушают, и настроение у них недостаточно серьезное.

Но тем более все понимали, что если уж совещание решено провести в эту пору, — значит, нужда в нем крайняя, откладывать нельзя.

Подходили к столам, озаглавленным буквами алфавита, отмечались, получали по блокноту с тисненой надписью и по отточенному карандашу — традиционный заседательский гостинец.

Потом начинались рукопожатия, улыбки: «Ну как?» — «Да ничего». Собирались кружками, один кружок впритык к другому, густо, будто соты в улье; в каждой из ячеек — свой разговор, свое жужжанье, и все это сливается в один сплошной басовитый гул, как на полуденной пасеке.

Тут, естественно, шли в ход и последние, достигшие этих широт анекдоты, велись разговоры о путевках и плацкартах, об охоте и рыбалке, об уехавших своих женах и оставшихся чужих — вся эта обычная сезонная тематика; разговор перемежался хохотком, чирканьем зажигалок и спичек, но тем не менее был он сегодня приглушен, засурдинен, чувствовалась некоторая подавленность интонаций, и за легким отвлеченным трепом угадывалась общая тревога.

Это особенно отчетливо проявилось в тот момент, когда наискосок фойе, к двери, ведущей за сцену, в комнату президиума, прошагал Платон Андреевич Хохлов, главный геолог управления, доктор наук, лауреат. Сегодняшний докладчик.

Его отличала приметная походка, выработанная, очевидно, десятилетиями пеших скитаний по всяким нехоженым землям, а также и раздумчивых хождений по кабинету, — походка необыкновенно размашистая, сантиметров семьдесят в шагу. Он был достаточно высок, но его седая косматая голова казалась несоразмерно крупной даже для этого роста. Был он не лишен полноты, вполне извинительной в его годы. И все это вместе взятое делало его фигуру приземистой, коренастой.

Лицо Хохлова было мясисто и резко в деталях. То есть конечно же всякое лицо складывается из своих отдельных, положенных богом слагаемых. Но в этом лице каждая часть его как бы старалась самостоятельно и громко заявить о себе: вот лоб, а вот щеки, здесь нос, здесь рот. А это, как видите, уши. Его лицо было достаточно спокойно и твердо, лишь густые, кустящиеся вверх седые брови были сдвинуты больше обычного, что свидетельствовало о решимости.

При появлении Хохлова общий говор как-то враз приутих, все глаза обратились к нему. Он прошел сквозь толчею, короткими кивками отвечая на приветствия, но ни с кем не стал здороваться за руку, ни у одной из групп не задержался. Да и следует заметить, что никто не делал попыток его остановить, никто не лез с протянутой ладошкой и никто сегодня не увязался, как обычно, за ним следом.

Подходило назначенное время. Уже в регистрационных списках, разграфленных и пронумерованных загодя, почти все клетки были перечеркнуты крестами, свидетельствующими о явке. Уже некоторые потянулись в зал, стремясь занять лучшие места и, вопреки обычаю, поближе к сцене, а не в задних рядах, на «камчатке».

Однако наиболее любопытные не спешили в зал: они до последней минуты околачивались в фойе, замечая появление все нового начальства и стараясь по разным неуловимостям — выражению лиц, оброненному походя слову — нащупать приблизительный прогноз.

А начальство прибывало на машинах и без.