— Просто вынес. Я эту копию сделал раньше, чем ввели ограничения. Тебе я ее отдаю как напоминание, что могут быть и другие. Вряд ли мне одному было удобнее работать дома.
— Спасибо, — сказал Гарри, не зная, хочет ли он даже трогать этот пакет. — Лучше всего его прямо на месте уничтожить и забыть. Иначе начнется дело о нарушении секретности, и мы с тобой весь следующий год будем только писать объяснения.
Римфорд кивнул и глотнул кофе.
— Если ты так считаешь.
— Бейнс, что это должно значить? Он впился в Гарри глазами:
— Хочешь совет?
— Давай. — Гарри осторожно сунул пакет в карман.
— Когда избавишься от
Он вытащил диск и передал его через стол.
На диске была надпись «Меланхолический вальс».
— Что это, Бейнс?
— Вирус. Внеси его в лабораторию, загрузи в систему, и он сотрет все.
— Ты шутишь!
— Можешь его назвать «Выбором «Манхэттен». Так должен был поступить Оппи.
— Бейнс…
— И не забудь, — продолжал Бейнс, будто Гарри ничего и не говорил, — что есть еще несколько копий, не знаю точно сколько, пять или шесть, — на компакт-дисках. — Он посмотрел на часы. — Сейчас как раз подходящее время. Можешь стереть жесткие диски и без проблем добыть все копии.
Гарри подумал, не случилось ли у Римфорда срыва.
— Зачем? — спросил он. — Зачем это надо?
Он видел, что космолог не в себе, и потому постарался говорить помягче, приготовился уговаривать. И это было какое-то странное удовлетворение — говорить по-отечески с
Бейнсом Римфордом. «Ничего, Бейнс, ничего. Все будет хорошо».
Синие глаза полыхнули.
— Что бы ты меньше всего хотел найти в этой передаче, Гарри?
— Сегодня я встал с намерением ехать в лабораторию и сделать это самому. Можешь поверить?
В кафе стало холодно.
— И почему ты не стал? Почему позвонил мне?
— Не мне принимать такое решение. Ответственность здесь не моя. Это должно быть стерто — диски, записи, чертежи, все, что там есть. Но… — Официантка принесла две тарелки — вафли для Римфорда, яичницу с ветчиной для Гарри.
— Я рад, — заметил Гарри, — что эта проблема не повлияла на твой аппетит.
Римфорд засмеялся, намазал вафли маслом и посыпал сахарной пудрой.
— Гарри, это
— Так что же там такое? — спросил Гарри. Римфорд надкусил вафлю.
— Дешевый способ устроить конец света. На это хватит ресурсов почти любой ближневосточной страны. Или даже хорошо обеспеченной террористической организации. Процедура нетрудная, если знать, что делать. И по любым меркам, — заключил он, — я сейчас самый опасный человек на свете.
— У меня было впечатление, — сказал Гарри, — что ты ограничивался космологическим материалом, который был в тексте.
— Верно.
— И что же, ради всего святого, мог ты найти в космологических рассуждениях?
— Способ изгибать пространство, Гарри.
— Объясни.
— Благодаря алтейцам мы теперь знаем конкретные цифры кривизны пространства. Или по крайней мере знаем, какие цифры они поддерживают. Очевидно, в нормальных обстоятельствах эта кривизна где-то около пятидесяти семи миллионов световых лет на дуговой градус. Это значение меняется в зависимости от местных условий. А если оно кажется очень малым, то потому, что Вселенная не есть сфера в гиперболическом пространстве, как я предсказывал и как мы все полагали.
Гарри попытался понять, но это было безнадежно.
— Я думал, — сказал он, — что Вселенная предполагалась плоской.
— В конце века все мы так думали. Точка зрения менялась туда и обратно, Гарри. Но если алтейцы правы — а нет оснований полагать, что это не так, — то она представляет собой искаженный цилиндр. Нечто вроде четырехмерной ленты Мебиуса. Понимаешь, если пойти точно
— О'кей, — сказал Гарри.
— Я вижу, ты правша.
Гарри намазывал тост, но при этом наблюдении остановился.
— И что?
— А вернешься ты левшой.
Гарри не стал допытываться подробностей.
— Так почему ты хочешь уничтожить передачу?
Очень неловко было вести такой разговор в общественном месте.
— Гарри, ты чего-нибудь в физике понимаешь? Мы говорим об искривлении пространства. В некоей конечной области степень кривизны может быть увеличена, обнулена или инвертирована. И это только дело техники. Мы говорим о гравитации! Антигравитации, искусственной гравитации. Это все теперь у нас в руках.
— Вроде бы это хорошие новости, Бейнс?