ИЗБРАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ В ОДНОМ ТОМЕ

— Хандке. Зеленый. Несколько дней назад он у нас одного насмерть затоптал. Но он мало что о нас знает. Боится чем-нибудь заразиться. Знаком только с некоторыми из нас. Столько лиц мелькает. Старший по блоку знает еще меньше. Контроль возлагается на старост по помещениям. Здесь можно делать, что угодно. Тебя это интересовало, а?

— Да, я хотел услышать именно это. Ты меня понял. — Левинский с удивлением посмотрел на красный треугольник на робе Пятьсот девятого. Для него это было неожиданностью.

— Коммунист? — спросил он. Пятьсот девятый покачал головой.

— Социал-демократ?

— Нет.

— Кто ж тогда? Кем-то ты ведь должен быть. Пятьсот девятый поднял взгляд. Кожа вокруг глаз еще оставалась выцветшей от кровоподтеков. От этого глаза казались светлее обычного; почти прозрачные, они блестели в свете огня, словно не имели отношения к темному избитому лицу.

— Кусочком человеческой плоти, если угодно.

— Что?

— Да ладно. Так просто. Левинский на мгновение оторопел.

— Ах, какой идеалист, — проговорил он с налетом добродушного презрения. — Ну ладно, как скажешь. Если только мы сможем на вас положиться.

— Сможете. На нашу группу. Те, что там сидят. Они дольше всех здесь. — Пятьсот девятый поморщился. — Ветераны.

— А остальные?

— Тоже можно не сомневаться. Мусульмане. Надежные, как покойники. Дай им только кусок жратвы да возможность умереть лежа. У них нет сил для предательства.

Левинский посмотрел на Пятьсот девятого.

— Значит, кого-нибудь у вас можно спрятать, по крайней мере на несколько дней? Это не бросится в глаза?

— Нет. Только если он не будет очень упитанный.

Левинский пропустил это ироническое замечание мимо ушей. Он подсел поближе.

— У нас что-то носится в воздухе. В разных бараках красных старост блоков заменили на зеленых. Идут разговоры о том, что будут увозить ночью и в тумане. Ты знаешь, что это такое?

— Да. Транспорты с людьми в лагеря смерти.

— Идут слухи и о массовой ликвидации. Эту новость принесли люди, которых доставили из других лагерей. Нам надо быть готовыми. Организовать свою оборону. Эсэсовцы так просто не исчезнут. До сих пор мы о вас в этой связи не подумали…

— Вы считали, что мы подыхаем здесь, как полумертвые рыбы, не так ли?

— Да. Но это только раньше. Вы еще пригодитесь. Если там запахнет жареным, чтобы на какое-то время спрятать нужных нам людей.

— В лазарете уже не безопасно? Левинский снова поднял взгляд.

— Значит, и тебе известно?

— Да, мне тоже.

— Ты там участвовал с нами в движении?

— Это не важно, — сказал Пятьсот девятый. — Как там сейчас?

— Лазарет, — проговорил Левинский с другой интонацией, чем прежде, — уже не то, что раньше. У нас еще остались свои люди; но с некоторых пор там вовсю лютуют.

— А как в тифозном отделении?

— Пока еще можно. Но этого недостаточно. Нам нужны другие места, чтобы прятать людей. В собственном бараке можно отсидеться только несколько дней. Того гляди, нагрянут эсэсовцы с ночной проверкой.

— Понимаю, — сказал Пятьсот девятый. — Вам нужно место, как это: где все быстро меняется и редко бывают проверки.

— Точно. И где проверкой занимаются люди, на которых можно положиться.

— Ну как у нас.

«Я расхваливаю Малый лагерь, как булочную», — подумал Пятьсот девятый и сказал:

— Что, вы справлялись насчет Бергера?

— Да, хорошо, что он работает в крематории. Там у нас никого нет. Бергер мог бы держать нас в курсе дела.

— Это он может. Бергер выдергивает в крематории зубы и подписывает свидетельства о смерти или что-то в этом роде. Он там уже два месяца. Прежнего лагерного врача при последней замене крематорской команды отправили с «ночной группой в тумане». Потом пару дней здесь был зубной техник. Он умер. И тогда они нашли Бергера.

Левинский одобрительно кивнул:

— Тогда у него еще два-три месяца. На первый раз хватит.

— Да, хватит. — Пятьсот девятый поднял свое сине-зеленое лицо. Он знал, что весь состав работавших в крематории обновлялся каждые четыре-пять месяцев, после чего их увозили и уничтожали в газовых камерах лагеря. Так проще всего было отделаться от слишком много видевших свидетелей. Поэтому Бергеру, вероятно, осталось еще жить не более трех месяцев. Но три месяца — это был немалый срок. Еще многое могло случиться. Особенно при содействии трудового лагеря.

— А что от вас мы можем ожидать, Левинский? — спросил Пятьсот девятый.

— То же, что и мы от вас.

— Для нас это не столь важно. Пока нам некого прятать. Жратва нам нужна — вот что.

Левинский на миг задумался.

— Мы не можем снабжать весь ваш барак, — заметил он. — Ты это знаешь!

— Об этом никто и не просит. Нас всего дюжина людей. Мусульман все равно не спасти.

— У нас самих чересчур мало. Иначе сюда не приходили бы каждый день новенькие.

— И это мне известно. Я не говорю о том, чтобы наесться досыта. Просто не хочется умереть с голода.

— То, без чего мы можем обойтись, надо отдать тем, кого мы уже сейчас прячем у себя. Для них у нас ведь нет пайка. Но мы сделаем для вас все возможное, обещаю.

Пятьсот девятый подумал: «Этого достаточно и вместе с тем практически ничто. Просто обещание — но я не могу ничего требовать, пока барак не ответит взаимностью».