Избранные произведения в одном томе

…Степан скоро шагал впереди своих есаулов, придерживая на боку саблю. Царицынцы, кто посмелее, увязались за казаками — смотреть, как будут судить воеводу Унков-ского.

На подворье воеводском пусто. Домочадцы и сам воевода попрятались.

— Где он? — закричал Степан, расхлобыстнув дверь прихожей избы. — Где Унковский?

Кто-то из казаков толкнулся в дверь горницы: заперта. Изнутри.

— Тут, батька.

Степан раз-другой попробовал дверь плечом — не подалась. Налегли, сколько могли уместиться в проеме…

— Вали! Ра-зом!

Дверь была надежная, запоры крепкие.

— Открой! — крикнул Степан. — Не уйдешь от меня! Я с тобой за вино рассчитаюсь, кобель!..

Унковский в горнице молился образам.

— Неси бревно! — скомандовал за дверью Степан.

— Да святится имя твое, да приидет царствие твое, да будет воля твоя, — шептал Унковский.

В дверь снаружи крепко ударили; дверь затрещала, подалась… Еще удар. Унковский бестолково забегал по горнице…

— Добуду я сегодня княжей крови! — кричал Степан. — За налоги твои!..

Еще удар.

— За поборы твои!

Унковский подбежал к окну, перекрестился и махнул вниз, в огород. Упал, вскочил и, прихрамывая, побежал.

Еще удар в дверь… И группа казаков со Степаном вломилась в горницу.

— Утек! — сказал Федор Сукнин. Показал на окно. — Брось ты его, Степан.

— Ну уж не-ет!.. Он у меня живой не уйдет. — Степан, с ним есаулы, кто помоложе, и казаки выбежали из горницы.

— Пропал воевода, — сказал Федор.

— Воевода-то — пес с им, — заметил Иван Черноярец. Они вдвоем остались в горнице. — Нам хуже будет: опять ему шлея под хвост попала… как с кручи понес. Надо б хоть на Дон прийтить, людишками обрасти.

— Теперь — один ответ.

— Не ответа боюсь, а — мало нас.

— Будут люди, Иван! Дай на Дону объявиться — все будет. А Степан сейчас уймется. Воевода, дурак, сам свару учинил.

…Степан ворвался с оравой в церковь.

Поп, стоявший у царских врат, выставил вперед себя крест:

— Свят, свят, свят… Вы куды? Вы чего?..

— Где Унковский? — загремел под сводами голос Степана. — Где ты его прячешь, мерин гривастый?!

— Нету его тут, окститесь, ради Христа!..

Казаки разбежались по церкви в поисках воеводы. Степан подступил к попу.

— Где Унковский?

— Не знаю я… Нету здесь.

— Врешь! — Степан сгреб попа за длинные волосы, мотнул на кулак, занес саблю. — Говори! Или гриве твоей конец!

Поп брякнулся на колени, воздел кверху руки и заорал благим матом:

— Матерь пресвятая! Богородица!.. Ты глянь вниз: что они учинили, охальники!.. В храме-то!..

Степан удивленно уставился на попа:

— Ты никак пьяный, отче?

— Отпусти власья! — Поп дернулся, но Степан крепко держал «гриву».

— Илюша-пророк! — пуще прежнего заблажил поп. — Пусти на Стеньку Разина стрелу каленую!.. Две!..

Степан крепче замотал на кулак «гриву».

— Пусть больше шлет!

— Илья, дюжину!!! Илюха!..

Казаки бросили искать воеводу, обступили атамана с попом.

Степан отпустил попа.

— Чего заблажил-то так?

— Заблажишь… Саблю поднял, чертяка, я что тебе, пужало бессловесное? Не был тут воевода. В приказе небось, в задней избе.

— Негоже, Степан Тимофеич. Аи, негоже!.. Был уговор: никого с собой не подбивать, на Дон не зманывать… А что чинишь? — говорил астраханский жилец Леонтий Плохов.

Степан Тимофеевич, слушая его, мрачно (с похмелья) смотрел на реку. (Они сидели на корме атаманова струга.)

— Воеводу за бороду оттаскал… Куды ж это? Слугу царского…

На берегу казаки собирались выступать.

— Тюрьму распустил, а там гольные воры… сидельцы-то.

Степан плюнул в воду, спросил:

— А ты кто?

— Как это?

— Кто?

— Жилец… Леонтий Плохов.

— А хошь, станешь — не жилец.

— А кто же?

— Покойник! Грамотки тайком возишь?! — Степан встал над Леонтием. — Воеводам наушничаешь! Собачий сын!..

Леонтий побледнел.

— Не надо, батька. Не распаляй ты сердце свое, ради Христа, плюнь с высокой горы на воевод… Я их сам недолюбливаю…

На берегу возникло оживление.

— Что там? — спросил Степан.

— Нагайцы…

На струг взошли четыре татарина и несколько казаков.

— Карасе воевал, бачка! — приветствовал татарин, видно старший.

— Хорошо, — сказал Степан. — От мурзы?

— Мурса… Мурса каварил…

Степан покосился на Леонтия, сказал что-то татарину по-татарски. Тот удивленно посмотрел на атамана. Степан кивнул и еще сказал что-то. Татарин заговорил на родном языке.

— Велел сказать мурза, что он помнит Степана Разина еще с той поры, когда он послом проходил с казаками в их землю. Знает мурза про походы Степана и желает ему здоровья…

— Говори дело! — сказал Степан по-татарски. (Дальше они все время говорили по-татарски.) — Читал он письмо наше?

— Читал.

— Ну?.. Мне писал?

— Нет, велел говорить.

— Ну и говори.

— Пять тысяч верных татар… — Татарин показал пятерню.

— Вижу.

— Найдут атамана, где он скажет. Зимой — нет. Летом.

— Весной.

— Ага, весной.

Степан задумался.

— Скажи мурзе: по весне подымусь. Зачем пойду — знаю. Он тоже знает. Пусть к весне готовит своих воинов. Куда прийти, скажу. Пусть слово его будет твердым и верным, как… вот эта сабля. — Степан отстегнул дорогую саблю и отдал татарину. — Пусть помнит меня.

— Карасе, — по-русски сказал татарин.