Избранные произведения в одном томе

Подошел Матвей, тоже сел. И тоже стал смотреть на плоты. Лица обоих были бледны, в глазах — боль. Долго смотрели.

— Считай, — тихо сказал Степан. — За каждого здесь — пятерых вешать буду.

— Кого считать! — так же тихо откликнулся Матвей. — Все наше войско тут. Только не на Дону наше спасение, Степан. Нет.

— Где жа?

— Там, — Матвей показал на плоты. — Откудова они плывут.

Подскакал на коне Ларька.

— Не пускает Самара.

— Как?! — Степан вскочил. — Как?

— Закрылась.

— Взять!!! Раскатать по бревну, спалить дотла!..

— С кем возьмешь-то?! Взять. Перевернулось там все… Побили наших…

Степан растерянно оглянулся.

Уже только сотни две казаков скачут верхами приволжской степью. Скачут молча. Впереди — Разин, Ларька Тимофеев, дед Любим, несколько сотников.

Еще город на пути — Саратов.

Степан опять послал Ларьку. И опять ждет…

Подъехал Ларька.

— Не открыли.

— В Царицын, — сказал Степан. — Там Пронька. Саратов потом сожгем. И Самару!.. И Синбирск!! Все выжгем, в гробину, в кровь!! — Он крутился на месте, стал хватать ртом воздух. — Всех на карачки поставлю, кровь цедить буду!.. Не меня, — он рванул одежду на груди, — не меня змей сосать будет! Сам сто лет кровь лить буду!..

Ларька и Матвей схватили его за руки. Он уронил голову на грудь, долго стоял так. Поднял голову — лицо в слезах. Сказал негромко:

— В Царицын.

— Плохой ты, батька… Отдохнуть ба.

— Там отдохнем. Там нет изменников.

Теперь уже полторы сотни скачет осенней сухой степью.

Степан действительно очень плох.

На этом перегоне вечерней порой у него закружилась голова, он потерял сознание и упал с коня.

Очнулся Степан в каком-то незнакомом курене. Лежит он на широкой лежанке, с перевязанной головой. Никого нет рядом. Он хотел позвать кого-нибудь… застонал.

К нему подошел Матвей Иванов.

— Ну, слава те, господи! С того света…

— Где мы?

— На Дону на твоем родимом. — Матвей присел на лежанку. — Ну, силы у тебя!.. На трех коней.

— Ну? — спросил Степан, требовательно глядя на Матвея. — Долго я так?..

— Э-э!.. Я поседел, наверно. Долго! — Матвей оглянулся на дверь и заговорил, понизив голос, как если бы он таился кого-то: — А Волга-то, Степушка, горит. Горит, родимая! Там уж, сказывают, не тридцать, а триста тыщ поднялось. Во как! А атаманушка тут — без войска. А они там, милые, — без атамана. Я опять бога любить стал: молил его, чтоб вернул тебя. Вот — послушал. Ах, хорошо, Степушка!.. Славно! А то они понаставили там своих атаманов: много и без толку.

— А ты чего так — вроде крадисся от кого?

— На Дон тебя будут звать… — Матвей опять оглянулся на дверь. — Жена тут твоя, да Любим, да брат с Ларькой наезжают…

— Они где?

— В Кагальнике сидят. Хотели тебя туды такого, мы с дедкой не дали. Отстал от тебя Дон — и плюнь на его. Ишшо выдадут. На Волгу, батька!.. Собери всех там в кучу — зашатается Москва. Вишь, говорил я тебе: там спасение. Не верил ты все мужику-то, а он вон как поднялся!.. Ох, теперь его нелегко сбороть.

— А на Дону что?

— Корней твой одолел. Кагальник-то хотели боем взять — не дались. Бери сейчас всех оттудова — и…

— Много в Кагальнике?

Не терпелось Степану начать разговор деловой — главный.

— Ларька, говори: какие дела? Как Корнея приняли?

— Ничо, хорошо. Больше зарекся.

— Много с им приходило?

— Четыре сотни. К царю они послали. Ивана Авер-киева.

— Вот тут ему и конец, старому. Я его миловал сдуру… А он додумался: бояр на Дон звать. Чего тут без меня делали?

— В Астрахань послали, к Серку писали, к нагаям…

— Казаки как?

— На раскорячку. Корней круги созывает, плачет, что провинились перед царем…

— Через три дня пойдем в Черкасск. Я ему поплачу там…

— Братцы мои, люди добрые, — заговорил Матвей, молитвенно сложив на груди руки, — опять вить вы не то думаете. Опять вас Дон затянул. Вить война-то идет! Вить горит Волга-то! Вить там враг-то наш — на Волге! А вы опять про Корнея свово: послал он к царю, не послал он к царю… Зачем в Черкасск ехать?

— Запел! — со злостью сказал Ларька. — Чего ты суесся в чужие дела?

— Какие же они мне чужие?! Мужики-то на плотах — рази они мне чужие?

Тяжелое это воспоминание — мужики на плотах. Не по себе стало казакам.

— Помолчи, Матвей! — с досадой сказал Степан. — Не забыл я тех мужиков. Только думать надо, как лучше дело сделать. Чего мы явимся сейчас туда в три сотни? Ни себе, ни людям…

— Пошто так?

— Дон поднять надо.

— Опять за свой Дон!.. Да там триста тыщ поднялось!..

— Знаю я их, эти триста тыщ! Сегодня триста, завтра — ни одного.

— Выдь с куреня! — приказал Ларька, свирепо глядя на Матвея.

— Выдь сам! — неожиданно повысил голос Матвей. — Атаман нашелся. Степан… да рази ж ты не понимаешь, куда тебе сейчас надо? Вить что выходит-то: ты — без войска, а войско — без тебя. Да заявись ты туда — что будет-то! Все Долгорукие да Барятинские навострят лыжи. Одумайся, Степан…

— Мне нечего одумываться! — совсем зло отрезал Степан. — Чего ты меня, как дитя малое, уговариваешь? Нет войска без казаков! Иди сам воюй с мужиками с одними.

— Эхх! — только сказал Матвей.

— Все конные? — вернулся Степан к прерванному разговору.

— Почесть все.

— Три дня на уклад. Пойдем в гости к Корнею.