Избранные произведения в одном томе

— Мистер Блоуз сегодня в ударе. Он сделает из этого спектакль. Он был в Австралии, скажите пожалуйста! Ну, а я знала этого господина с самых малых лет, когда его мать держала лавку и торговала пудингами в Ипсвиче, рядом с театром, и уверяю вас, он никогда в жизни не покидал Англию!

— Вы — следующий по списку, — сказал ведущий мистеру Хемансу, второму «благородному отцу», который потягивал свой горячий грог с неестественно мрачным видом.

— Увы, я это знаю! Мне жаль вас всех, но следует выполнить долг. Полагаю, мне нет необходимости бродить по полям романтических историй? — При этом он украдкой взглянул на последнего рассказчика.

— Вы изложите нам факты, старина, — сказал ведущий. — После всех этих героических историй немного убогого реализма будет кстати. Если бы вам удалось рассказать нам о чем-нибудь забавном, мы были бы признательны.

— Что-то вроде истории о мертвом младенце? — спросил мистер Хеманс, и его лицо на мгновение озарил насмешливый огонек в глазах.

— Дамы и господа, и вы тоже, мистер Бенвилль Нонплассер, сэр, как только пожелаете, я готова рассказать о мертвом младенце, чего раньше избегала, если…

— Никаких младенцев в моем рассказе! — резко прервал швею второй «благородный отец», который не намеревался в самом начале отвлечь себя таким образцом реализма. — Благодарю вас, но я собирался поведать почтенному собранию один смешной эпизод о живом младенце. Скажу даже, об очень живом младенце.

— Конечно! Конечно! Тише! Ш-ш-ш!

— Продолжайте! — кивнул ведущий готовому начать рассказчику.

— Возможно, некоторые из вас знают, что я не всегда был актером! И что даже сейчас я не актер, — быстро прибавил он, видя, что трагик вынул изо рта трубку, готовясь отпустить едкий комментарий. — Имея склонность к сцене и особенно к высокой трагедии, я, естественно, стал коммивояжером, так как считал, что самообладание и чистое, неразбавленное, непревзойденное нахальство — это именно те качества, которые я должен культивировать самым старательным образом!

— Послушайте! — начал было трагик, приподнимаясь со своего места, однако, не видя сочувствия на лицах членов труппы, снова сел и глубоко затянулся, а рассказчик продолжал:

— После этого я перешел к профессии гробовщика, так как вскоре понял, что мрачность — наиболее важное качество из всех шаблонных приемов, если мои амбиции когда-либо осуществятся. Тем не менее было странно, что я не преуспел ни в одной отрасли трагического искусства. Клиенты считали меня чуть-чуть слишком мрачным, а потому подозревали в несерьезности, прикрытой внешней мрачностью. Я обнаружил, что крупные центры цивилизации не спешат конкурировать в борьбе за мои зрелые усилия, поэтому, плавая по морям, постепенно приблизился к тому месту, где садится солнце, временно зарабатывая скудное пропитание тем, что рекламировал в окрестностях Черных гор новый лечебный центр, предназначенный для восстановления разрушительных последствий солнечных ударов или обморожений. И вот там-то все это и случилось… — он сделал хорошо рассчитанную паузу, а потом продолжил свой рассказ.

Досужая болтовня

— Однажды вечером мы ехали по западному участку Скалистых гор по железнодорожному полотну, где каждая плохо уложенная шпала грозила оставить нас без зубов.

Путешествие в этой части света, конечно, вызывало очень большие трудности в те времена, о которых я говорю. Пассажирами были в основном мужчины — все изнуренные работой, все слишком нервные и нетерпимые ко всему, что мешало их работе или полноценному отдыху. Во время ночных перегонов постели спальных вагонов стелили рано, а так как все ночные поезда состояли исключительно из спальных вагонов, нам только и оставалось, что сразу же улечься и попытаться проспать как можно больше времени. Так как большинство из нас было обессилено дневной работой, то это всех устраивало.

Погода стояла плохая; все вокруг кашляли и чихали, что делало пассажиров раздражительными, тем более что большинство из них сами принимали участие в хоре из приглушенных звуков, доносящихся из-под пледов и из-за занавесок, но невозможно было выделить каждого нарушителя тишины в отдельности. Однако через некоторое время перемена позы — стоя, сидя или лежа — оказывала некое успокоительное воздействие, и периодический храп начинал вносить разнообразие в монотонность раздражающих звуков.