Ближе всего к Риду
стоит, по моему мнению, немецкий автор Герстнер. На «известный вопрос», производит ли капитал самостоятельно и независимо от двух других источников благ или нет, он отвечает утвердительно; он полагает, что можно с математическою точностью вычислить участие орудия производства — капитала — в производстве общего продукта, и без оговорок считает эту долю в производстве рентой, «принадлежащей капиталу»763. К этой, правда, весьма лаконической теории производительности Герстнер примешивает некоторые отзвуки трудовой теории Милля: он называет (S. 20) орудия производства «своего рода предвосхощением труда» и, настаивая на этом, считает капитальную ренту, выпадающую на долю орудий производства, последующим вознаграждением за предварительно затраченный труд (S. 23). Ему, как и Риду, и в голову не приходит естественно напрашивающийся вопрос, не получил ли раньше затраченный труд уже раньше свое вознаграждение из ценности капитала и почему, собственно, он, сверх того, должен еще получать вечную прибавку в виде процента.Далее сюда относятся французы Ковес764
и Жозеф Гарнье.Выше767
я уже показал, что Ковес, высказывающийся по этому вопросу весьма осторожно, является приверженцем трудовой теории Курселя-Сенёйля. Но наряду с этими взглядами он развивает и различные положения, коренящиеся в теории производительности. Полемизируя с социалистами, он приписывает капиталу самостоятельное «активное значение» в производстве наряду с трудом (I. 235 и след.); в «производительности капитала» он видит причину, определяющую в каждый момент размер ссудного процента767, а существование «прибавочной ценности» вообще выводит из производительности капитала, так как в одном месте он основывает объяснение процента на капитал на факте, что производительной затрате капитала «мы обязаны известной прибавочной ценностью»767.У Жозефа Гарнье770
мы находим эклектическую смесь элементов даже трех различных теорий. Основу его взглядов составляет, очевидно, теория производительности Сэя, из которой он позаимствовал давно уже отвергнутый критикой взгляд, будто процент на капитал представляет собою составную часть издержек производства770. При этом он — следуя, по всей вероятности, Бастиа — считает причиной, оправдывающей процент, лишение (privation), которое берет на себя ссужающий капитал при уступке такового, и, наконец, заявляет еще, что процент обусловливает и вознаграждает «труд сбережения» (travail d’épargne)770.Все до сих пор упомянутые эклектики соединяют несколько теорий, которые если и не согласны между собою во внутреннем обосновании, то, по крайней мере, согласны в своих практических выводах: все они соединяют теории, благоприятствующие проценту на капитал. Но, как это ни странно, существует и целый ряд авторов, которые с одной или с несколькими теориями, благоприятствующими проценту, приводят в связь элементы враждебной проценту теории эксплуатации.
Так, например, Й.Г. Гофман
выдвигает, с одной стороны, своеобразную теорию, благоприятствующую проценту на капитал, которая называет процент вознаграждением за известные общеполезные услуги, оказываемые капиталистами773. Но, с другой стороны, он решительно отвергает уже в его время широко распространенную теорию производительности и называет иллюзией773 взгляд, «что в мертвой массе капитала или земли заключаются производительные силы»; вместо этого он сухо заявляет, что в виде процента на капитал капиталист загребает плоды чужого труда. «Капитал, — говорит он773, — может быть применен для содействия как собственному труду, так и чужому. В последнем случае собственнику следует наемная плата, которая может уплачиваться только из плодов труда. Эта плата, процент, носит характер земельной ренты постольку, поскольку она — как и последняя — поступает к получателю из плодов чужого труда».Еще резче смесь противоречивых взглядов у Дж.С. Милля774
. Уже не раз было замечено, что Милль занимает двойственное положение между двумя сильно расходящимися направлениями политической экономии: между так называемым манчестерским направлением, с одной стороны, и социализмом — с другой. Понятно, что такое двойственное положение вообще не могло благоприятствовать развитию строго единого учения, и менее всего, конечно, в той области, которая как бы представляет собою главную арену для борьбы «капитализма» и «социализма», — в области теории процента. И действительно, учение Милля о проценте представляет собою такую путаницу, что мы были бы по отношению к этому замечательному мыслителю весьма несправедливыми, если бы судили о его научном значении по этой, самой неудачной части его произведения.