Изгнание

Ефиму плавание показалось утомительно-скучным и однообразным. Малуше было все равно. Она либо спала, свернувшись калачиком, либо караулила сон своего подозрительного сокровища. Балаш и Умила находили путешествие восхитительным. В течении дня изумрудно-зеленая вода несколько раз меняла свой цвет на глубокий синий или пепельно-серый (если набегали и сбивались в кучу облака). Корабль рассекал эту красоту, словно ножницы умелого портного дорогую ткань. Соленые брызги так и норовили попасть в лицо, будто били прицельно. Гладкие, черные спины соревнующихся в скорости с кораблем дельфинов то и дело мелькали над водой. Небольшие серо-голубые рыбы с огромными плавниками, раскинутыми, будто птичьи крылья, вылетали из воды, ударяясь о борт корабля, а иной раз и падая на палубу. Часто это происходило ночью, словно их привлекал свет носового и кормового фонарей. Нахальные чайки оккупировали мачты корабля, пешком передвигаясь по палубе в поисках подачки. Каждый день был полон новых впечатлений.

Однажды вечером, когда путники уже проводили взглядом вечернюю зарю и собирались лечь спать, над палубой корабля взвилась серебристо-серая рыба, вероятно привлеченная светом только что зажженных фонарей, и на огромной скорости вонзилась Малуше в глаз. Оцепеневшие от неожиданности беглецы молча наблюдали, как девица рухнула на спину и замерла, широко раскинув руки. Стоявший рядом Ефим растерянно охнул, а потом присел и тонко, по-бабьи завизжал. Удивительно вытянутое, длиной с ногу человека, змеиное тело рыбы извивалось вертикально, не в силах упасть потому, что её неимоверно длинный, тонкий нос, напоминающий клюв цапли, усаженный острыми мелкими зубами, вонзившись Малушин глаз, застрял где-то глубоко в черепе. Умерла она мгновенно, не успев и понять, что происходит.

Сбежавшиеся члены команды с капитаном во главе обступили тело несчастной, удивленно покачивая головами и оживленно переговариваясь на своем языке. Даже столь бывалые моряки видели подобное впервые. По морскому обычаю похороны были быстрыми. Завернув тело в кусок мешковины, его скормили морю не медля и часа. Так и не увидала Малуша чужеземных берегов, морских чудовищ и далекого острова. Лишь сильно поношенный старый ботинок, упавший на палубу корабля, напоминал теперь о ней.

«Вот ведь как. Эх, редиска кучерявая,» – ёмко выразил свою скорбь Ефим, горестно вздохнув.

Плавание шло своим ходом. Миновав тот самый узкий пролив с бурным течением, где почти сходились скалистые берега моря, а судно, подобрав весла, словно девка длинные юбки, летело, как камень, пущенный из пращи, корабль выскочил на простор и, подталкиваемый в спину попутным ветром, помчался на юг. До острова оставался всего день пути и уже скоро он показался на горизонте. Поначалу там клубилась только облачная сизая дымка, но потом, раздвинув завесу, словно шторы на окнах, из воды поднялась гора. С каждым часом плавания она становилась все выше: огромная, зеленая, конусовидная, с относительно пологими склонами и небольшой плоской вершиной. Она торчала посреди моря, будто прыщ на мягком месте, цепляя вершиной проходящие облака. Гора оказалась усыпана белыми домишками почти до половины своей высоты, словно мухомор белыми пятнами.

С одной стороны она круто обрывалась в море, а с другой склоны перетекали в обширную равнину, сплошь покрытую распаханными полями, буйными садами и сеткой вьющихся дорог, соединяющих небольшие поселения и рыбацкие деревушки и уводящих вглубь острова. Казалось, что вся территория острова поделена на небольшие квадратики разного цвета: всех оттенков желтого, зеленого и коричневого, и не осталось ни одного не возделанного клочка земли. Людям оставалось лишь карабкаться в гору все выше и выше.

В отличии от родины путешественников здесь не было дышащей сухим жаром степи, всюду буйствовала зелень, хотя уже была осень. Полоски песчаных пляжей с вытащенными рыбацкими лодками тянулись вдоль побережья. Удивительное дело, но песок на острове был черным, крупным и колючим, вовсе не похожим на привычный.

Столица находилась на другой стороне острова и плыть до нее предстояло еще сутки, неспешно огибая его по дуге. А пока беглецы во все глаза разглядывали незнакомый мир. Город, раскинувшийся на берегах глубокой и широкой бухты показался им одним розовым боком в лучах заходящего солнца вечером следующего дня и скрылся в ночи. Тотчас темноту прорезал ослепительный луч маяка.