Изгнание из рая

Лора видела, как томится и изнемогает Митя. Инга, стервоза, милым смешливым политесным равнодушьем довела его до белого каленья. То не глядела на него, попивая кофе и болтая о женских пустяках с ней и с кошечкой Региной, и он сводил дергающиеся брови, то, будто невзначай, касалась рукой его руки: подайте мне, Митя, вазочку с изюмом!.. люблю грызть изюм… — и он млел от незаслуженной награды. Э, Сынок, да и у тебя давно женщины нет. Разве только Пашкины проститутки… в их массажных притонах, в их замусоленных записных книжках: девочка по вызову…

— Митя, — сказала Инга, осторожно наклоняясь к нему, как если б он был стеклянный, и бережно беря его за руку, за пальцы, — Митенька, я так рада, что познакомилась с вами. Давайте дружить. — В ее устах это прозвучало как: “Я хочу тебя как можно скорее.” — Я чувствую, что мы с вами родные души. — А это прозвенело в пахнущем кофе воздухе похоже на: “Но я не дам тебе так сразу”. — Митенька, а вы и правда художник?..

Последний вопрос звучал ответом. Зеленым взглядом из-под бархатной маски она выговорила ему ясно: “Я и так это знаю”.

— Ну да, балуюсь иногда, — засмущался Митя. Тут же нагло вскинул голову. — Неужели по прическе не видно? У меня длинные волосы, как у Рафаэля. И я, как Рафаэль, умру от горячки.

— Моцарт тоже умер от горячки, и его похоронили в могиле для бедняков, — сказала Инга весело и пригубила кофе. — Его зашили в мешок, посыпали известью и кинули в общую могилу. Я была в Вене и пыталась найти его могилу. Бесполезно.

Лора, насмешливо блестя серо-синими глазами, закурила. Дым обволок ее призрачной живой сединой.

— Могилу… Зачем живому, живущему искать могилу?.. Думать о мертвецах?.. Мертвецы — это мертвецы, а мы — это мы! Две разных цивилизации! И не надо о них!..

— Даже молиться?.. — вздернула пухлыми плечиками Регина. Выставила из-под ультракороткой юбчонки маленькую аппетитную ножку в ажурном черном чулке. У тех, в сауне, проституток тоже было черное белье и черные ажурные чулки, вспомнил Митя.

— Ишь ты, умоленная!.. — пыхнула ей дымом в лицо Лора. — Сначала в ресторанах покутишь, а потом в церковь бежишь молиться?!.. Не согрешишь — не покаешься, так, что ли?..

Они с Лорой затеяли странный, для эдаких циничных дам полусвета, как они, в двенадцатом часу ночи, замысловатый богословский спор, переместились на диван; Регина разлеглась на мягком диване, как настоящая кошка, замурлыкала. Какие натасканные во всех областях духа эти роскошные столичные ресторанные оторвы. Веровать, верить, во что верить, зачем верить… Митя, не отрывая глаз от Инги, встал из-за стола. Она встала тоже. Они стояли друг против друга, и он чувствовал дикий жар, исходивший от ее грудей под платьем, от ее тела, от ее расставленных под юбкой ног; она закинула руку за голову, и он захмелел от запаха ее пота, что прошиб, перекрыл все импортные парфюмы, впитанные ее нежной бархатистой розовой кожей. Мадам Канда была смуглая… Эта — белокурая, может, светлая шатенка, он не видит ее волос, коса надежно упрятана… О, она не красит губы — когда они будут прощаться, уславливаясь о встрече, он поцелует ее… Поцелуй за пятьсот баксов — как это романтично, черт возьми!..

— Черт непременно тебя возьмет, Митя, ты уж не беспокойся.

Кто это сказал?.. Она?.. Вошедший Эмиль?.. Подшутивший над ним Пашка, вышедший из-за гардины?.. Они с Ингой стояли в прихожей одни. Никого не было.

— Снимите маску, — сказал он глухо и приблизился к ней.

А может, он сдернет с нее маску, а там… лицо дурочки Хендрикье. И в волосах, под платком, — жареная камбала. Или она снимет медленно маску сама, а под ней — страшный, адский лик, один из тех, что приходил в пустыне к святому Антонию и пугал его. Он не святой Антоний. Он никогда не будет живописать ужасы. Он будет писать лишь красоту. Он любит красоту. Красоту, богатство, покой, довольство, наслажденье. А игра? Что ж, поиграть надо, это полезно для здоровья. Иначе можно закиснуть. А он не кислое молоко. Он еще молодой и сильный зверь. Он еще невыносимо хочет эту красивую девушку под маской. И он заплатит и Лоре, и ей, и самому Господу Богу за то, чтобы…

— Я не сниму маску, — улыбнулась она. Зубы влажно, соблазнительно блеснули. Розовый кончик языка показался между ними. — Я не собираюсь этого делать по вашему приказу. Я сделаю это, когда будет надо.

— Тогда расстегните платье, — сказал он так же тихо и хрипло и сделал еще шаг к ней. — Я хочу поцеловать вашу грудь.