Изгнание норманнов из русской истории. Выпуск 1

Параллельно с тем он говорил, что на германцев «была возложена задача не только принимать понятие истинной свободы за религиозную субстанцию при служении мировому духу, но и свободно творить в мире, исходя из субъективного самосознания», что в них «жил совершенно новый дух, благодаря которому должен был возродиться мир, а именно свободный, самостоятельный, абсолютное своенравие субъективности». И, характеризуя скандинавов как «рыцарей в чужих странах», Гегель, обращаясь к широкой аудитории, с огромным вниманием ловившей его слова, а затем тысячами голосами разносившей их по всему свету, резюмировал: «Часть их направилась в Россию и основала там русское государство»[16].

Концепция начальной истории Руси Шлецера, которую в 1836 г. антинорманист Ю.И. Венелин охарактеризовал как «скандинавомания», а в 1931 г.

норманист В. А. Мошин как «ультранорманизм» шлецеровского типа»[17], была практически беспрекословна принята российскими учеными. Более того, в норманизации своей родной истории они пошли намного дальше своего кумира. Так, в 1829 г. Н.А.Полевой утверждал, что немногочисленными скандинавами - «но эти немногие, закаленные в бурях и битвах, были ужасны» - «начинается История русского народа». И, открывая ее скандинавской историей и описанием Скандинавского полуострова, нашел в прошлом Руси «норманскую феодальную систему», завершившуюся смертью Ярослава Мудрого и определившую собой «особый характер русской истории, кончающийся нашествием монголов».

В 1834 г. О.И.Сенковский уверял, что «эпоха варягов есть настоящий период Славянской Скандинавии», в который восточные славяне утратили «свою народность», сделались «скандинавами в образе мыслей, нравах и даже занятиях», а их язык образовался из скандинавского (Шлецер, стоит заметить, упорно ища следы пребывания норманнов на Руси, в конечном итоге вынужден был признать, что славянский язык «нимало» не повредился норманским и что из смешения славянского и скандинавского языков «не произошло никакого нового наречия»),

В 1841-1859 гг. М.П. Погодин, убеждая, что в 862-1054 гг. скандинавы на Руси «образовали государство», тогда как сами «славяне платили дань, работали - и только, а в прочем жили по-прежнему», что «действие, приемы, осанка, походка наших варягов-руси... суть норманские», ввел в оборот понятие «норманский период русской истории», обнимавшее собой историю Руси до середины XI в., в ходе которого «удалые норманны... раскинули планы будущего государства, наметили его пределы, нарезали ему земли без циркуля, без линейки, без астролябии, с плеча, куда хватала размашистая рука»[18].

Такого рода «размашистые» рассуждения в духе шведов XVII в. вызывали недоумение и протест даже у норманистов. В 1877 г. И. И. Первольф, характеризуя состояние разработки варяжского вопроса в российской науке, не без сарказма констатировал: «Все делали на Руси скандинавские норманны: они воевали, грабили, издавали законы, а те несчастные словене, кривичи, северяне, вятичи, поляне, древляне только и делали, что платили дань, умыкали себе жен, играли на гуслях, плясали и с пением ходили за плугом, если не жили совсем по-скотски»[19].

Не знавшие границ видения об «удалых норманнах» и «по-скотски» живущих восточных славянах, вопреки источникам и здравому смыслу выдаваемые за исторические реалии, стали просто навязчивыми для большинства российских исследователей. И тому есть несколько причин. Во-первых, наши специалисты видели себя лишь в качестве учеников западноевропейской науки, отчего на свою историю смотрели исключительно только ее глазами. Как выразил в 1836 г. этот практически общий настрой Н. Г. Устрялов, «русские ученые еще юные атлеты на поприще образованности» (подобный комплекс «пигмеев» неизбежно вел к абсолютизации построений западноевропейских ученых, возводя их в ранг «небожителей», а их выводы превознося в качестве наивысшей истины). Поэтому, уточнял в 1876 г. И.Е. Забелин, «кто хотел носить мундир исследователя европейски-ученого», тот должен был быть норманистом[20].