Измена

Мне смешно. Мари заговорила сухим, шаблонным языком юриста. Скорее всего, под влиянием Алёши — младшего сына, студента-юриста, регулярно забегающего к маме на ужин, благо факультет под боком (после занятий гораздо проще нырнуть в родную квартирку, где парень вырос, чем ехать полгорода до снимаемой холодной конурки). В ожидании ужина Лёша, сидя на кухне, как правило, штудирует вслух учебник гражданского или уголовного права. Вот и Мари набралась устрашающих словечек и оборотов.

— Нет, мысль не мучает. Не потому, что я не совершаю измену. С точки зрения законодательства наверняка совершаю. Важнейшие документы не отнёс прямому начальству, а продаю потенциальным противникам (заметь, продаю, а не дарю бесплатно). И возвращаться в Москву не собираюсь. И тебя похищаю. В былые времена наши родственники уже отправились бы в Сибирь, забыв об учёбе и работе. Но меня давно не волнует ни государство, ни его законы, ни его устои. Я хочу спокойствия в душе, если ты позволишь мне высказаться красиво. А спокойствие достигается пониманием того, что я поступаю правильно. Я поменял интересы страны на интересы всеобщие. Это моё право и моя обязанность.

— И к тому же ты не хочешь больше работать как папа Карло, трястись по утрам в переполненном метро, боясь опоздать к утренней перекличке, ломать голову над непонятными и противоречивыми фактами, составлять рекомендации начальству, опасаясь ошибиться и получить нахлобучку, а за всё это и многое другое получать мизерный оклад, на который только в Турцию и можно выехать на отдых.

— А откуда ты про утреннюю перекличку знаешь?

Мари отмахивается. Про работу я никогда не говорю, но, возможно, за двенадцать лет жизни проговорился? Или Стас рассказал, или, возможно, отец. Одно из немногих армейских начинаний, принятых и у нас, — утреннее построение с рапортами и объявлением распорядка дня. Хоть мы в форме и не ходим, но таким образом нам напоминают, что мы всё-таки офицеры.

Мари права. Вопрос денег присутствует. Не хочу никому дарить самую дорогую тайну планеты.

* * *

Морщинки вокруг глаз. Не то, чтобы я их раньше не замечал, но сегодня мне больно их видеть, наверно, часть из них появилась из-за меня. Из-за моего равнодушия, невнимания, нежелания замечать маленькие, на мой взгляд, но серьёзные для Мари жизненные неурядицы.

Она свернулась хомячком, в любимой позе. Беззащитно и невинно, как пятилетний ребёнок.

Любоваться спокойно спящей Мари — одно из любимых моих занятий. Благословенна (или проклята — зависит от восприятия) неземная красота некоторых женщин. Иногда эта красота разрушающая. Иногда она приводит человека к потере самоконтроля. Иногда мобилизует и вынуждает делать всё, чтобы дать любимой счастье. А иногда красота насмешливо и спокойно заставляет нас любоваться ею, ничего не прося взамен, ничего не требуя. И я любуюсь спящей женой, тем, как ровно, чуть слышно, она дышит, её спокойствием.

Пора работать. Нужно записать на бумагу магнитофонный диалог — в последний день я закидал Виктора вопросами. Иногда ответ был короток: найдёшь в мемуарах. Чаще Виктор усмехался, и закуривая очередную сигарету, плавно, вдумчиво, тихим голосом рассказывал о неизвестных никому событиях. Переписать надо до отлёта — тогда я передам Мари один экземпляр записи, да и для хранения информации бумага лучше магнитофонной плёнки.

7.3. Виктор и Вадим

Португалия, южное побережье. 27 февраля 2004 года.

— И всё-таки ты изменяешь. Почему? Что ты не договариваешь? Однополярный мир и презрение ко лжи властителей. Прости, но звучит всё это несерьёзно.

— Ты не замечал, что мы совершаем измену каждый день?

— Виктор, это общая черта всех латинос или ты один такой патетичный?

— Будь снисходителен к стариковским слабостям, ладно?

— Буду. Не сердись.

— Видишь ли, в ноябре шестьдесят третьего я изменил президенту США участием в простом заскорузлом перевороте. В шестьдесят восьмом изменил Роберту Кеннеди, покорно приняв версию об его убийстве палестинским кретином. Отмахнулся от гибели-предупреждения секретарши Теда Кеннеди. Промолчал, когда самолет младшего Кеннеди упал в море, не долетев нескольких миль до дома. А ведь за три месяца до гибели в интервью Стиву Бриллу Джон-младший ясно дал понять, что собирается рассказать о том, что случилось с отцом на самом деле.

— И в чём тут твоя вина, Виктор?

— В измене. В измене, из-за которой убивали всех, кому что-то становилось известно, и кого не принимали в круг посвящённых.

— Спасибо, Виктор. Из твоих слов я делаю милый вывод: мне долго не протянуть.