Изо

И поднимает что-то заношенное, старенькое.

Света боялась отстать от Кати и потеряться, было непонятно, в какой стороне выход. Катя шагала сквозь рынок так же быстро, как и по улице, успевая при этом оглядывать все разложенное, и взрослые не требовали, чтобы она у них что-то купила. С некоторыми она здоровалась. Среди торговцев попадались и дети, кто-то стоял, заменяя родителей, со своими же, ставшими тесными, ботинками или сапогами в руках. Два мальчика, похожие друг на друга, катали перед собой по столу машинки, и их машинки были не новые, с колесиками разного размера. От этого они, казалось, хромали. У одной кузов был из спичечного коробка. Мальчики были загорелыми, хотя только начинался апрель. Свете показалось, что старшего она где-то видела, – должно быть, он похож на кого-то, и она не могла вспомнить, на кого и в каком кино.

Света поглядывала на мальчика мельком, поднимая глаза от машинок, пока не увидела, что он в упор разглядывает ее. Люди обычно не изучают других так открыто, и в том, что он уставил на нее черные удлиненные глаза, ей почудилось и дружелюбие, и беззащитность: я, мол, такой, делаю, что считают невежливым, и легче легкого за это отругать меня.

Света улыбнулась от уха до уха. Было интересно, что может сказать такой мальчик.

Мальчик сказал:

– Очкашка лупоглазая.

Света не поняла его слов. Она наклонилась к нему, переспросила:

– Что?

– Уши прочисти, – ответил мальчик.

И кивнул Кате:

– Твоя подружка?

– Она так ничего, нормальная. Это из моей новой школы. Ну, из второй моей. Где в городе я училась, – Катя говорила так, точно немного стыдилась ее и оправдывалась перед мальчиком за дружбу с ней. – Она, это, картинки хорошо рисует.

Света никогда не задумывалась, как Катя могла бы говорить о ней с другими людьми. Оказывается, вот так.

– В той школе полно в очках, – объясняла она мальчику. – Мода у них такая. – И усмехнулась: – Даже считается красиво…

Свету кольнуло, что она сказала «у них». Катя всегда выглядела чужой в классе, и, получается, она чувствовала себя чужой всем. Неужели и ей, Свете, тоже? Света глянула на подругу вопросительно, а та уже не смотрела на нее и говорила с мальчиком о чем-то, о чем ни разу не говорила со Светой.

– Четыре года суд присудил. Это мне уже шестнадцать лет будет!

Катино выражение стало жалостливым, зависимым. Она огляделась почему-то и спросила мальчика:

– А шаролунник у тебя?

Мальчик улыбается так, что у Светы в животе что-то замирает. Невозможно смотреть на его лицо, хочется расплакаться, и спрятаться, и не быть здесь. И в то же время не можешь сдвинуться с места. Хочется стоять и смотреть, как он с улыбкой мотает головой:

– Не-а. Кто тебе сказал, что он у меня?

Катя, волнуясь, называет имена. Андрей, Сашка, Генка сказали ей, все как один, что шаролунник теперь у этого мальчика. И он, ухмыляясь, уже достает откуда-то, уже выкладывает на прилавок белый полупрозрачный камень размером с кулак. Света оглядывает его не отрываясь: вот он, шаролунник! Гладкий, отполированный водой ли, ветром, а может, пальцами людей, носивших его с собой, и только один край сбит; там, на сколе, щетинятся крошечные острые кристаллы.

Катя протягивает руку к шаролуннику.

– Дай, а?

Мальчик хитро глядит:

– А вдруг умрешь? Баб Валя-то что говорила?

Катя уговаривает его:

– Ты же не умер! И никто не умер! Говорили, только возьмешь к себе – и всё, страшная смерть.

Мальчик покровительственно объясняет:

– Это если ты повредишь ему. Или потеряешь его. А он – вот он здесь, такой, какой был.

Катя смотрит на мальчика с мольбой. Мальчик нежно гладит камень пальцем по волнистому гладкому боку.

– Всё, всё рассказал мне, какой коттедж у меня будет в поселке, и какая палатка на этом базаре, и как вы все у меня деньги занимать станете.

Катя послушно кивает головой:

– Станем, станем. Дай мне его, а? Не насовсем, я потом тебе отдам.

Мальчик хмыкает:

– Так и не насовсем денег стоит. Слыхала, как берут напрокат?

Катя беспомощно оглядывается на Свету, и та снимает рюкзак, и руки сами собой роются внутри, находят кошелек. Мама с папой дают деньги на неделю и говорят, что Света сама должна их распределять. До следующего воскресенья. И она справится. Ничего не случится до следующего воскресенья! В школе не так уж хочется есть. А до художки можно дойти пешком. Добежать…

Мальчик впервые смотрит на Свету с интересом. Спрашивает:

– И все, что ли? Больше у тебя нет?

Катя морщится, говорит с совершенно незнакомыми Свете интонациями:

– Я ведь теперь сирота… Мать у меня посадили, мне надо поглядеть, когда мы с матерью встретимся… Вот, по деньгам – сколько можем…