Неожиданная встреча с одним человеком придала ему уверенности. Так бывает, когда полностью погружаешься в дело, которое сводит с ума, а потом начинаешь смотреть в зеркало и огрызаться на собственное отражение — мол, ты виноват во всём, что происходит — перестаёшь узнавать себя прошлого и видишь совершенно незнакомого парня, чертовски смелого, едва ли не безумного. Наверное, в этом таилась причина, почему он снимал зеркала в квартирах, где останавливался на какое-то время. У Мелькарта никогда не было настоящего дома — родного убежища, откуда можно сбежать, скитаться по уголкам мира и пробовать всё на свете, а пресытившись, с повинной возвращаться обратно, подобно блудному сыну. С рождения его лишили возможности жить в собственном доме: приют не обещал долгого и счастливого будущего, частная школа и университет предоставили угол, пусть и ненадолго, а вслед за ними начались продолжительные скитания по странам. Съёмные квартиры — стены и мебель — были необходимостью, хотя и стоили дорого. Но Мелькарт умел добывать деньги. Дела привели его в Рим, где удалось подобрать более-менее удобную квартиру на Корсо-дель-Ринашименто. Спустя несколько дней он разобрался со всеми проблемами… Нашёл нужные материалы в Центральной национальной библиотеке и провёл удачные переговоры с клиентом по работе, после чего заглянул в первый попавшийся бар погреться. Мелькарт до последних деталей помнил момент, когда стойку слева от него заняла женщина, встречу с которой можно расценивать как подарок самого дьявола. Он узнал её моментально. Изумительные глаза цвета стали, принадлежавшие скорее старому мудрецу, нежели человеку тридцати лет, горбатый нос, ровная кожа без каких-либо изъянов, длинные смоляные волосы… Будучи ранее в архивах и занимаясь статьёй на тему тайных организаций, Мелькарт сжимал в руке редкую фотографию с участниками Анэнэрбе, среди которых отчётливо выделялась некая Виктория Морреаф, и позже, листая в дороге глянцевый журнал, столкнулся с фотографией бизнес-леди и мецената по имени Виктория Морреаф — тем же самым лицом. О ней практически ничего не было известно, что лишь оправдывало подозрения Мелькарта. И в тот осенний день он сидел с этой женщиной за одной стойкой, вдыхал тонкий аромат духов, чувствовал пронзительный взгляд… Никто в мире, никто за бесконечно долгие годы не сумел вырвать на обозрение его душу, более того, попробовать на зубок, оценить вкус. Взгляд Виктории разжигал огонь, участил ритм сердца. С Мелькартом подобное происходило впервые.
Её привлекли письмена на перстне. Пожалуй, это было единственным, что Виктория не смогла раскусить. Вновь и вновь она заглядывалась на паука, но расшибалась о неразрешимую загадку. интерес к своей персоне Мелькарт почувствовал сразу. И пригласил Викторию на съёмную квартиру, предварительно дав понять, что он не так прост, как кажется. Очевидно, женщину начало терзать природное любопытство, и совсем скоро она позвонила в дверь.
Бывают разговоры бесполезные. Абсолютно ни о чём. А бывает, когда тратишь на разговор время и получаешь удовольствие. У них вышла увлекательная беседа. Миролюбивая, почти в домашней обстановке, за чашкой персикового чая, который он приготовил сам. Виктория тешилась его внимательным взглядом, способным вогнать любого под землю, порой хрипловато смеялась. Серо-голубые глаза блестели. Но главное, от неё исходила мощная энергетика. изящное тело обвивала плотная аура; Мелькарт ощущал её едва ли не физически и с восторгом признал, что наконец-то повстречался с сильной личностью… Понял, что больше не одинок.
Перед расставанием они мысленно пообещали друг другу свидеться вновь.
С тех пор Мелькарт знал, что избрал для себя верный путь. Кровавый, окутанный холодным мраком и смертью, но верный.
Если бы этот загадочной юноша вёл дневник, там непременно нашлись бы строки: «И пусть меня ненавидят, и пусть проклинают, и пусть Бог низвергнет меня в бездну за дерзость: я совершаю её, я не желаю отступать, я — это я, таков, какой есть, из плоти и крови. Я более силён, чем другие, если делаю шаг туда, куда прочие боятся ступить. Я более умён, если не допускаю ошибок. Я искусен в вещах, поражающих человеческое воображение. тем не менее, я был и остаюсь человеком, хотя и не похож на себе подобных. Это порождает страх, но меня не останавливает их мнение. Каково призывать ад и купаться в геенне огненной подобно тому, как купаешься в лучах рая? Имеет ли право Бог судить того, кто порождён смертными грехами?»
Но Мелькарт Тессера не вёл дневника. Не оставлял о себе записей, считая это непозволительной слабостью. Лишь нуждающиеся в утешении прибегают за помощью к глупой тетради.