Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

С откровенной иронией Байрон посвятил этот стих воинам «великого народа (в оригинале — «new and polished nation», «юная и цивилизованная нация». — Примеч. пер.) / Чьи имена не выговорить сроду». Если описание России как «цивилизованной нации» напоминало своей ироничностью вольтеровские фразы, то комичность непроизносимых имен ближе по духу к Моцарту и барону Мюнхгаузену:

На «ишкин», «ушкин», «ашкин», «ивский», «овский», —Но мне годится только Разумовский.Куракин, Мускин-Пушкин, Коклобской,Коклотской, Шерематов и Хремахов —Взгляните: что ни имя, то герой!

Ни перед чем не знающие страха,Такие молодцы бросались в бойНа муфтиев и самого аллахаИ кожей правоверных мусульманСвой полковой чинили барабан.(Песнь VII, Стих 16, 15)

Комическое сочетание имен вроде «Мускин-Пушкин» с описанием полкового барабана, который чинят кожей поверженных врагов, досталось Байрону по наследству от эпохи Просвещения и типичных для этой эпохи представлений о Восточной Европе.

В 1850-х английские, французские и итальянские войска высадились в Крыму чтобы сразиться с русскими за участь Восточной Европы, которая зависела от поддержания баланса между Санкт-Петербургом и Константинополем. В 1786 году леди Крэйвен уверяла, что нарисованный ею имперский образ Крымского полуострова не был просто «поэтическим выражением»; в 1855 году лорд Теннисон создал поэтический монумент, увековечивший Крым как поле битвы между Западной Европой и Европой Восточной:

Метет от редута свинцовой метелью,Редеет бригада под русской шрапнелью,Но первый рассеян оплот:Казаки, солдаты, покинув куртины,Бегут, обратив к неприятелю спины, —

Они, а не эти шестьсот!..Но вышли из левиафановой пастиШестьсот кавалеров возвышенной страсти —Затем, чтоб остаться в веках.Утихло сраженье, долина дымится,Но слава героев вовек не затмится,Вовек не рассеется в прах.

(Пер. Юрия Колкера)

«Поэтический образ» Теннисона, с его катящимися русскими, поставил Восточную Европу на причитающееся ей место в сознании Викторианской эпохи, но сам по себе Крым был хорошо знаком воображению западноевропейской публики. Начиная со времени знаменитого путешествия Екатерины И, полуостров был окружен аурой таинственности, пережившей XVIII век; в XIX и XX веках он стал ареной битв и дипломатических конфликтов.

В XX столетии Крым опять сыграл судьбоносную роль в истории Восточной Европы: именно в Ялту, в Крым, прибыли в 1945 году Рузвельт и Черчилль, чтобы встретиться со Сталиным и обсудить послевоенную расстановку сил. Именно в Крыму они боролись за будущее Польши, и их неспособность разрешить этот спор закончилась во время «холодной войны» разделом Европы, превратившим едва уловимые культурные различия XVIII века в грубые геополитические реалии. Позже, в том же 1945 году, Трумэн, Этгли и Сталин встретились в Потсдаме и вновь не смогли дипломатическими средствами избежать раздела Европы. Сам Потсдам тоже играл важную роль в открытии Восточной Европы XVIII веком, поскольку именно там, при дворе Фридриха, путешественники вроде Сегюра прощались с Европой и отбывали в Польшу. Потсдам был превосходным пунктом отправления, подобно тому как Крым был точкой конечного назначения для путешествующих по Восточной Европе. Вполне уместно, что и в XX столетии Потсдам и Ялта оказались неразрывно связанными с участью Восточной Европы. Покров иллюзии стал «железным занавесом»; оставить за ним Восточную Европу стало возможным лишь потому, что она давным-давно была нарисована в воображении Европы Западной, открыта, присвоена и отставлена ею в сторону.

Глава IV

Нанося Восточную Европу на карту: Политическая география и картография культуры

«Завершить европейскую географию»