Изобретатель вечности: Повести, рассказы, очерки

А вы еще спрашиваете, почему у нас, вместо соловьиных трелей, сплошное чириканье. Они же все деревья обсели — не пробьешься.

Я тут недавно песенку сочинил. Наши говорят, с такой песней не стыдно и на тополь. Сунулся я на тополь— куда! Там уже свои чижики-пыжики, свои сороки-вороны.

— Не слишком ли, — спрашивают, — для вас высоко?

— Не слишком, — говорю. — Я в небо поднимаюсь и выше.

— В небо — пожалуйста. А здесь все-таки дерево, солидная трибуна. Послушайте сначала, как другие поют.

ПАССАЖИР ЧИЖИК, ВЫЛЕТАЮЩИЙ ДО ХАРЬКОВА

(Рассказ зяблика)

Мы всегда недовольны: и то у нас не так, и это не по-хорошему. И не те птицы на деревьях поют, и не те, какие надо, наедаются досыта. А я вам так скажу: слишком хорошо живем. Чересчур хорошо живем, вот в чем главная причина.

Сижу я недавно в аэропорту. Смотрю, как самолеты взлетают и на землю садятся. Они, пока не взлетят, такие большие, а потом становятся маленькие. А те, которые садятся, наоборот: сначала маленькие, а потом становятся большие.

Сижу я и думаю: почему так? Я сколько летаю, а все одинаковый: что там, в небе, что здесь, на земле. Да если б меня так все время то сжимало, то разжимало, я бы не выдержал…

А мы не ценим. Своего не ценим. Все на чужое заглядываемся. А на что заглядываться? У них только успевай сжиматься да разжиматься…

Так я, значит, думаю, пока на аэродроме сижу. И вдруг слышу:

— Пассажир Чижик, вылетающий до Харькова, подойдите ко второму окошку.

Опять, думаю, чижик куда-то летит, опять ему у нас не нравится. Раньше он все на юг улетал, а теперь почему-то решил в Харьков.

Интересно узнать, что у него там в Харькове. И почему его ко второму окошку подзывают.

Заглянул, а это не чижик. Другой. Просто такая фамилия.

И стоит этот другой по фамилии Чижик у второго окошка, а ему говорят: I

— Сегодня не полетите.

И он, представьте себе, не летит. А мы — недовольны.

Хотя нам никто не указывает, к какому окошку подлетать, мы подлетаем к любому, к какому захочется. И пусть нам кто-нибудь скажет, что мы сегодня не полетим! Пусть мне кто-нибудь скажет:

— Зяблик, ты сегодня не полетишь.

Да я ему в глаза рассмеюсь.

А этот — не смеется.

— Мне, — говорит, — завтра нужно быть на работе.

Слыхали? На работе!

Пусть бы мне кто-то сказал, что мне нужно быть на работе… Пусть бы сказал…

И все равно мы недовольны.

Нет, надо нам устроить аэродром. И чтоб каждого подзывали к окошку и говорили, кто полетит, а кто не полетит. И куда полетит, чтоб говорили, а не так — кому куда вздумается. И чтоб нас все время то сжимало, то разжимало, то сжимало, то разжимало…

Вот тогда бы мы были довольны. Всем довольны. И чижик наш никуда бы не улетал, а сидел на месте, как этот, из Харькова.

Послушал я.

Знаете, как сорока-ворона кашку варила, деток кормила? Тому дала, тому дала, тому дала, тому дала, маленькому недостало? То же самое и у них. Они ведь, когда поют, больше про кашку думают, чем про песню. Где ж тут достанет маленьким — достало бы большим!

Наши говорят: одной кашкой сыт не будешь.

Вы думаете, это не верно?

Верно, еще и как.

Обратите внимание: те, которые одной кашкой живут, никогда не бывают сытыми.

ОДНА ИЗ ФАЗ ШИСТОЦЕРОВ

Великое прошлое шистоцеров является залогом их великого будущего и утешением в их убогом настоящем. Так говорит мой друг шистоцер, когда мы изредка встречаемся с ним, чтобы поговорить как шистоцер с шисто-цером.

Мы бы встречались чаще, но мы проходим одиночную фазу развития, а это значит, что каждый сам по себе. Бывают в жизни саранчи (в том числе и пустынной саранчи — шистоцеров) такие периоды, когда каждый живет сам по себе. Это называется одиночной фазой развития.

Нас не тянет друг к другу, и если мы изредка встречаемся, то лишь для того, чтобы вспомнить великие времена, когда несметные армии пустынной саранчи превращали землю в пустыню. Взгляните на древние фрески, разверните старинные папирусы — и вы убедитесь, что в былые времена шистоцеры едва не покорили весь мир, благодаря своей несметности, сплоченности и дисциплине. Миллиарды шистоцеров — да что там миллиарды! — сотни, тысячи миллиардов шистоцеров выступили в едином строю…

— Что-то вас давно не видать, — говорит мой друг шистоцер, заглядывая ко мне под кустик.

— Да ведь и вас не видать…

Никого из нас не видать, мы прячемся под кустиками, стараясь не высовываться наружу. Один в поле не воин, мы в поле и каждый из нас один. Одиночная фаза развития.

В былую, стадную фазу шистоцеры ничего не страшились, они покоряли чужие земли, сметая все на своем пути. Сначала шли пешком, форсируя встречные реки, оставляя за собой голые, безжизненные поля. Их клевали птицы, их давили машины, их опрыскивали смертельными ядами, жгли огнем, они гибли тысячами— да что там тысячами! — они гибли миллиардами, но никто не покинул строй.