Изповедание на трите вери (Книга за трите религии)

Като разумей той человек ония устави и закони, той час хоче да рече: „Повядаша мне законопреступници размишление, но не яко закон твой, Господи.“6 Ала да разумей читател наш талмудскии и корановскии закони, като са книги в правду коварни, ала са много глупавии и грубии хитрости. Почто, като хочели да укриват лъжеплетения свои от других народов, ала най-много от християнския народ. И като от божию повелению на своите приемници тежкая анатема налагат. Почто книгу Корана да я не преписват на другий язик, токмо на арабский, ни с другии писмена — сиреч да не упадне някак на учении люде в руце их, та да биша узнаяли нихная блядословства и гнилия прелести, понеже грекам и латинам арабский язик чуждий ест и неупотребимий. Но на всякий век имал свой финиш, що не били оскудни мужие учении ово из християни, ово из елини, що са били превозмогли с жестокий и крепкий арабский язик и явно учинили под злаком криющаго ся змия.

Ала да умолчу, що са били из християните Самокат, Георгия Кедрин и другии, що верховно осмотрили мохамеданскую и талмудскую хитрост. Умолчу Йоана Кантакузина императора, що е обявил корановая лъжеплететия бледословия с големая книга и с продолжения хорати, що са мудро и благочестно подсмеява и отфърля тая ерес. Но да предложа Порфирия философа перипатетическаго, що е бил человек елинин и разсуждение учинил на книга Мойсеовая, и на свещенное евангелие, и на Корана мохамеданскаго Предиречении елинци зарад любоизпитание тие три законоположники книги внимателно прочитали. И на них, що са предадени закони к изправление нрави человеческии, тщателно усмотрили и на всякий закон издали разное изречение.

Перво зарад закона Мойсеова сказали, како закон еврейский закон отроческий ест, а закон християнский закон невозможний ест, а закон мохамеданский закон свинский ест. Но тия речи на елинскаго сеги философа да не повредят някак очите на благочестиваго читателя. Затова да са не отегчим за изтолкуваме пространно неговое малое намерение.

Мни ми са, оний философ разсудил, како еврейския закон и устави, и церемоние, що са взяти на изправление нравов. Ала са види, како никоя полза не подадат, сиреч каквото пасха, тоест агнец печений, хляб пресночний и от яйце желтенице да ядат, на ноги да стоят обувени и по една тояга да имат в руку свою. И тако скоро и борзо да не ядат и кости, и другое, що са не сварява у желудок, да не остане за утре, но като нечести и гнусни на огън да го изгорят.

Тя пасха еврейская ест, като били евреите на Египет удержани от фараона в лютой и долгой неволи и с мишцею Мойсея и Аарона чудесно избавлени били и на землю обетованную приведени. Почто пасха по еврейски пришествие именует ся. И това, и още много еврейски обичай като гледал оний елинин, и рекъл: Тоя закон отроческий ест. А като прочитал евангелието, а най-вече светаго евангелиста Йоан в первую главу, еже ест: „В начале бе слово“7 и прочая, рекъл: „Високо говори варварину и самий евангелский закон.“

Затова рече — невозможний ест, почто усмотрил някои заповеди и совести евангелски, що се видят, като превишават человеческия сили. Каквито, аще кто хощет приобрести душу свою, должен погубит ю. И още, аще кто злословит вернаго, той да благославляет. И още, аще возмет ризу, да отдаст и срачицу. И още, аще ударит в ланиту, да обратит и другую. И още, аще седемдесят крат седмерцею брат согрешит в ден, толико же да отпустит ся ему, тако да солнце не зайдет в гнев вашем. А накрая, аще кто хощет совершен бити, вся своя да раздаст нищим, себе же крест токмо да оставит, тоест страдание, терпение, послушание, презрение, поношение, клевети, гонение, даже и душу свою за друга положити.

И оний неверний, като гледал тии заповеди спасителя Христа, усмотрил, како трудна вещ ест и несносная, и с това заключил и рече, како закон християнский ест закон невозможний. Ала това не е дивно, почто он человек елинин и не имал истинний разум и слова божественни сили и не можил да постигне, да разумей. Понеже и сами апостоли, като не бяша прияли благодат светаго духа, тако са сумнявали зарад богатаго, що рече Христос трудно са спасява. Ала като приняли оная великая и дивная икономия, разумели, како що са види на человеческия ум невозможно, у Бога вся возможна сут. Но да са не забавям — доволно ест.

Прочее, да разсудит читател наш без всякаго умосмущение, како таковий философ, макар като е бил неверний идолопоклонник, ала като усмотрил Мохамедовий, зело смехотворний и презрянейший закон, издал изречение и нарекъл его свинския закон — що е то животно над всех животних глупейший и злосмрадний. Воистине, без сомнение многая коранова закона смехотворна и с безсловесний разум произведен. Спроти това са повдигнал философ да го нарече такивий мерзкий.