Читаем Изповедание на трите вери (Книга за трите религии) полностью

Повест мохамеданская о мекруг тоест гнусних или мерзостних

Под имени мекруг нарича са все, що е по законному уставу, ала не е определено нито като позволеное, нито като возбраненное, но що са показува на самаго человека мерзостна и недушеприятна, що са показува или тако, или каквото ест.


1. Мерзостно ест ним, коги са окаля одеждата му или съдината му, или какова другая вещ да буде сас пикоч или сас човешкий кал, или сас другая нечистая вещ, що не е возможно да са измий сас топлая вода и сас мило (сапун), или я измил, ала са повредила.

2. Мерзостно им ест да ядут кон, осел, аслан, каплан, волко, лясица, птици и животния незнаемия и черепокожния земление и морския, и риби незнаемие, и още саранча, но у арапите тоя род саранча та са едри като врапци и они ги ядут като позволенних, и жаби, и прочая.

3. Мерзостно и гнусно им ест, когиу падне у някоя съдина, що има у нея мед, елей, масло крави и другая благая, мишка или другое нечистое животно и да са удуши у него. Сказуват, како някоги прение имали зарад муха, коги упадне у ястие, гнусна ли й или не, ала разсмотрили и узаконили, како муха не е гнусна, но приноси на стомаху возмущение. Що имат они другое присловие: „Не е потребно да не пречитеш неприятеля, макар да буде и немощен, почто, ако не може да тя учини някой зло, ала може да тя учини безчинство и някое смятение.“

4. Мерзостно им ест да хранят у доми свои псета и другии нечистии животни, и четвероножних, и летающих, освен една котка.

5. Мерзостно им ест сас неумити руце и сас левая рука да ядат хляб коги яде, ако си не измий и руце, и уста своя.

6. Мерзостно им ест да ядут пловка84

, гуска, кокошка и другия птици домовния, що погълнат и ядут всякая нечистота, докле са не очистят у кафезу най-мало барем три дни да будут хранени, заради да изхвърлят из чрево свое вся оная материя, що я са напред погълнати. Но стомах и кишки85, и главу на всякая птица да ядут возбраненно ест. И още, докле й не очистят утробата, не влагат ея у горячую воду, да й изстрогат перята. Ако не учинят тако, не е позволено им да я ядут.

7. Всякое животно, що е от псе уловено и разкъсано, макар да е позволено им, ала им са мни, како е мерзостно.

8. Сас чуждя ухочистичка (хилал) уши и зуби свои да очистят мерзостно ест им. Ако ли учини някой това от нерасудство, должен ест оное ухочистичку да я преломи и да я хвърли, да не буде ни за него, ни за онаго.

9. Мерзостно бити, разсуждават, да си учеше браду свою сас гребен, що му е строшил един зуб, почто имат браду всякоги на почест, мало я не почитат за свята.

10. А това не е токмо ще го имат мерзостно, но и джаиз деил, сиреч неприлично ест, да влезе някой у джамията да са кланя сас раздрани емении или папуци, ала имало да са раздрани колкото два перста да са вместят, не е возможно тому да учини молба сас них, почто мнят, како прах влази у тая дира и умерсява му абдесту и неработно учиня оное измовение и очищение. Того ради, ако буде някой мохамеданин сиромах и не е возможен да си купи обувки нова или вехтий, повелява са тому сас боси ноги по все молебния часи абдест да узема и сас голии ноги молитва намаза да совершава.

11. Такожде мерзостно ест, ако му са омочват усите у лъжицата, коги яде, и у чашата, коги пий вода. Затова младии мохамедани опасно отпущает уси свои и подстригват ги или ги нагоре закудрят, да са не разпущат по устне его. А старците са срамят да ги закудрят нагоре, но сас ножици мало ги постригват. А що са учени, они ги подбриват до половина, почто говорят, како са уси от кал человеческий родени.

12. Нокте свои на всие седмици должен ест обрезати веднож и като ги обреж, да ги фърли на землята, но да ги положи у пазуха своя, тоест от заповеди суннета, какво другое място показахме, но токмо на войска да ги не образува, каквото по-отнапред рекохме.


Ето това са най-вече знаменитейшии закони мохамеданския — отрицателния и утвердителния заповеди, ала ги соверших. Но да преступим сеги и да изтолкуваме и другии религии и устави мохамеданския.


Повест о дугюне мохамеданския

Тако нарицают все празденство и веселие, що имат они и що учинят между них.

Това по арапски го наричат сур, а по просту дугюн, някое общественное радостотворство, веселие, празденство, торжество. Когито учинят на брачния дни, зоват го никяг дугюну, а коги е на обрезание, наричат го суннет дугюну, а коги са куртулиса някой от робство, да учини празденство, наричат го йесир дугюну.

Като имахме ний долгое и многовременное обхождение сас мохамеданите, та са много крати случи нам, та поидохме на таковое нихное веселие и празнование, що хочем вкратце да скажем вам.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тайная слава
Тайная слава

«Где-то существует совершенно иной мир, и его язык именуется поэзией», — писал Артур Мейчен (1863–1947) в одном из последних эссе, словно формулируя свое творческое кредо, ибо все произведения этого английского писателя проникнуты неизбывной ностальгией по иной реальности, принципиально несовместимой с современной материалистической цивилизацией. Со всей очевидностью свидетельствуя о полярной противоположности этих двух миров, настоящий том, в который вошли никогда раньше не публиковавшиеся на русском языке (за исключением «Трех самозванцев») повести и романы, является логическим продолжением изданного ранее в коллекции «Гримуар» сборника избранных произведений писателя «Сад Аваллона». Сразу оговоримся, редакция ставила своей целью представить А. Мейчена прежде всего как писателя-адепта, с 1889 г. инициированного в Храм Исиды-Урании Герметического ордена Золотой Зари, этим обстоятельством и продиктованы особенности данного состава, в основу которого положен отнюдь не хронологический принцип. Всегда черпавший вдохновение в традиционных кельтских культах, валлийских апокрифических преданиях и средневековой христианской мистике, А. Мейчен в своем творчестве столь последовательно воплощал герметическую орденскую символику Золотой Зари, что многих современников это приводило в недоумение, а «широкая читательская аудитория», шокированная странными произведениями, в которых слишком явственно слышны отголоски мрачных друидических ритуалов и проникнутых гностическим духом доктрин, считала их автора «непристойно мятежным». Впрочем, А. Мейчен, чье творчество являлось, по существу, тайным восстанием против современного мира, и не скрывал, что «вечный поиск неизведанного, изначально присущая человеку страсть, уводящая в бесконечность» заставляет его чувствовать себя в обществе «благоразумных» обывателей изгоем, одиноким странником, который «поднимает глаза к небу, напрягает зрение и вглядывается через океаны в поисках счастливых легендарных островов, в поисках Аваллона, где никогда не заходит солнце».

Артур Ллевелин Мэйчен

Классическая проза