Извилистый путь

Тем же макаром он вернулся назад. Я вздохнул, тихо-тихо, но вздохнул с облегчением. Но, как оказалось, расслабился рано. Бугай уселся, недалеко, метрах в десяти от сарайчика, на пенечек, сгрузил на пенечек огурчики, достал кисет, трубку, огниво, и закурил. Сапа, за моей спиной начала угрожающе двигаться. Да куда же ты! — в уме простонал я.

Скурив первую трубку, чувачок, Муса, я тебя убью за пополнение моего словарного запаса этими странными словами! он забил вторую. Хотелось плакать навзрыд, и, в то же время, истерично хохотать. Петь частушки, при этом растягивая слова в самых не подобающих до самых не подобающих, бочина уже онемела. Пот струился по мне, рубаха была мокрая, как хлющ. Ему хорошо, он сидит себе, спокойнехенько покуривает, а я тут с ума схожу!

Я не умер, и через двадцать минут, боком, спотыкаясь, поковылял в лесную чащу, и, доползя до точки сбора, свалил всю еду на кучку, и улегся на траву. Спустя несколько минут явился и гоблин, и мы обменялись впечатлениями.

Этот умник совсем от голода мозг и страх потерял, в курятник поперся! Ну не дурное создание, а?! А если бы нас, да всех… но как бы там ни было, полтора десятка яиц и курица были у него в руках.

— Ну ты и… — Гном влепил затрещину гоблину. — Рисковый парень!

Этой ночью мы улеглись спать сытыми — до отрыжки и икания.

* * *

Наутро четвертого дня начал накрапывать дождик, и мы, не выспавшиеся и злые, продолжили свой путь.

Ближе к вечеру дождь припустил изо всех сил, благо, что после унылого мелколесья с левой стороны снова потянулся лес, и деревья немного защищали нас от воды, льющейся с неба.

— Я сейчас расклеюсь! — заныл Муса. — Ну, сколько можно?! У меня снова насморк начнется!

— Не умрешь! И вообще, насморк у тебя и не прекращался! Где бы ты ни был, все вокруг тебя в твоей зеленухе!

— Суги, шел бы ты со своей зеленухой куда подальше!

Ну вот, опять начинается!

Но, вскоре мы встретили вырубку, с земли торчали одни пеньки, а из-за деревьев потянуло дымком.

— Ура, люди! — воскликнул гоблин.

— Умник, ты лучше уши получше спрячь под капюшон, и на глаза его надвинь! Ты хочешь, чтобы люди тебя убили при первом же взгляде на них?

— Слушай, Эрландо дело говорит! — поддержал меня гном, и сам поправил свой широкополый головной убор.

Мы немного задержались, приводя себя в порядок, а потом вышли из леса.

Перед нами лежала деревня. Восемь дворов, аккуратные бревенчатые домики, на северо-западе — поле, убранное на зиму.

Возле домов росли плодовые деревья, были разбиты небольшие грядки. Из хлевов доносилось мычание и блеяние, окна домов светились, а из труб поднимался дым.

Еще раз проверив себя, мы начали спускаться с небольшого холмика, на который краем наползал лес.

По размокшей, чавкающей дороге мы вошли в деревеньку. Деревню, на три неровные части разделяла дорога. Одна, самая широкая, шла с юго-запада на север, вторая — от поля к центру деревни. Людей на улице не было. Холодный, промозглый дождь разогнал всех по домам, и только у крайнего дома, возле огромной лужи сидела маленькая девочка и пускала кораблик из куска сосновой коры. На вид ей было от силы пять. Мы ошарашенно переглянулись и подошли к ней.

— А вы меня украдете? — спросила кроха. Мы оторопело посмотрели на нее.

— А с чего ты так решила? — спросил я, усаживаясь возле нее на корточки.

— Мне мама говорила, что если я буду гулять одна, то меня украдут, — глядя на меня большими серыми глазами, ответил ребёнок. — И еще она говорит, что лучше бы меня украли и побыстрее, так как я ей надоела.

Ее слова было больно слышать. Как можно так разговаривать с пятилетним ребенком?!

— А ты хочешь, чтобы тебя украли? — спросил гоблин.

Девочка пристально посмотрела на него, будто пытаясь что-то рассмотреть под надвинутым на глаза капюшоном.

— Наверное, да. Если вы не будете меня бить. Я не люблю, когда меня бьют. Мама меня постоянно бьет, а это больно. Она выгнала меня на улицу и сказала, чтобы я не возвращалась.

— Тогда пойдем с нами! — надтреснутым голосом предложил гном, глянув на меня. В его взгляде читалась непоколебимая решимость, и он бы не потерпел возражений, а мог бы и в нос дать. Я только согласно моргнул, показывая, я что только «за».

— Иди к дядьке Суги! — как можно ласковее сказал гном, протягивая свои ручищи-лопаты к девочке. — Он тебя никому бить не позволит!

Малышка с готовностью встала и пошла к нему на руки.

— Как тебя зовут, маленькая?

— Тварь.

— К-к-как? — у нас отняло речь, а гоблин начал заикаться.

— Меня мама так называла: Тварь!

— Н-не-ет, мы тебя так звать не будем! — наконец-то обрел дар речи гном. — Это некрасивое, и плохое имя! Очень плохое! Мы тебя назовём Иоланой!

— Да, точно, Иоланой! — обрадованно произнес Муса, уже начавший морщить лоб в поиске подходящего имени. — Тебе нравится?

— Да, дяденька!

— Вот и отлично! Меня зовут дядя Муса!

— Хорошо, я буду называть вас так!

— А я Эрл, — с улыбкой представился я.

— Дяденьки, у меня ножки замерзли! — жалобно произнёс ребёнок.

Мы все посмотрели на ее ступни. Крохотные, грязные, в синяках и ссадинах, они были босыми.

У меня дрогнуло сердце. Конец октября, а дитя босое!