Изыди (СИ)

Чугунтий взмахивал трубой, и над плацем раздавалась "Тоска по Родине". По отзывам сослуживцев мы знали, что под наши марши, особенно под "Тоску...", которую солдаты звали "Доской по морде", ноги у шагавших подкидывались сами. После развода мы уносили инструменты в музыкалку, а потом расходились кто куда: Лука бежал к своей мясорубке и "новейшей" системе охлаждения, Чугункин с Рыжим - на свинарник вылаживать хряков и гонять крыс, а мы с Рекстиным - в танковые боксы монтировать тяжеленные траки на Т-72.

У Рекса был классный тенор, но похвастаться им ему было негде. В боксах, кроме суровых и молчаливых железных монстров, гревших свои носы-пушки в ожидании следующих стрельб, других слушателей не было. А ещё там было холодно.

- Боюсь, что от такой холодрыги мой голос скоро сядет, - сокрушался Рекс. - И моя мечта петь в Большом театре накроется медным тазом.

Я предложил ему попробовать распеваться в заведении Чугунтия. Однажды, когда мы выпивали у него на свинарнике, после второй рюмки Рекс завопил во всю глотку! Его вопли пришлись по вкусу свиньям: лениво хрюкавшие во всех углах, они неожиданно затихли.

- Я не понял, - удивился Чугунтий. - Ну-ка повтори.

Он спел ещё раз, и мы удостоверились в том, что баритон Луки не идёт ни в какое сравнение с голосом Рекса. И ещё убедились: его голос достоин лучшей аудитории, чем армейский свинарник, даром что у того отличная акустика. Когда резонируют стены, поросячье хрюканье превращается в стенания о пока не достаточном откорме для забоя.

- После твоих арий у меня три свиноматки опоросились. Аккурат после арии Надира. Я за тебя Пузо словечко замолвлю. Может, "соплю" получишь, - подначивал Рекса Чугунтий.

Ария Надира о счастье из оперы "Ловцы жемчуга" сделала своё дело: свиное поголовье резко пошло вверх. Да, в счастье нуждаются даже свиньи. Чугунтий вёл наблюдения, увеличение опороса зафиксировал и связал его именно с ариями в исполнении Рекса. И потому не раз просил Пузо повысить новоявленного певца в звании. Но убедить майора в способности Рекса влиять на поголовье не удалось, и тот все два года так и прослужил рядовым.

- Защита Родины есть не просто священный долг - это есть конституционная обязанность, - напутствовал Чёрный майор. Эту фразу он произнёс 1460 раз, повторяя её дважды в день. В отличие от ротного батальонный замполит был на своём месте.

Всё началось с первого жмура. Чугунтий объявил о нём так, как будто нам предстояло играть встречный марш на докладе у самого министра обороны:

- Завтра после развода - общий сбор в музыкалке.

Миша Чугункин в нашем духовом квинтете был старшим, и ему поручили отыграть на похоронах какого-то капитана, сгоревшего при исполнении "конституционной обязанности".

Когда на следующий день нас привезли в небольшой двор, где уже стояло какое-то количество скорбного народа, Чугунтий сразу подошёл к девице в чёрном и деловито осведомился:

- Откуда состоится вынос тела?

Вопрос не праздный: нам надо было правильно встать для того, чтобы по взмаху трубы Чугунтия вовремя начать играть траурный марш. С момента выноса гроба из подъезда и установки его на табуретках для прощания мы играли известное произведение Бетховена7. Пронос до катафалка сопровождался Шопеном8. Потом предстояло всё это повторить уже на кладбище, но в обратном порядке, и получить свои законные сто пятьдесят граммов на брата. Налить водки музыкантам на жмуре - ещё более священный долг для распорядителя похорон, чем такой же конституционный - по защите Отечества. Про водку Чугунтий никогда не забывал. Он не только руководил оркестром - ещё и свинарником заведовал. В силу последнего обстоятельства всю водку он забирал себе. Говорил, что при кастрации хряков без стерилизации никак нельзя. А водка для этого дела в самый раз.

Распорядитель - вдова капитана, она же девица в чёрном, - была молода и хороша собой. Мы с Лукой успели это заметить. Во время пауз между Бетховеным и Шопеном Лука шептал мне, что вдова на него та-а-ак поглядывает... Оставалось запомнить адрес. Луконин не моргнув глазом сказал, что вдову никак нельзя оставлять одну в таком состоянии.

- Ты что? - обалдел я. - Пусть хотя бы девять дней пройдёт.

- Ага, а потом подождём, когда пройдет сорок...Так что ли?

Лука был возбужден не на шутку, а я не на шутку за него испугался.

- Ладно, чёрт с тобой, давай сходим, но только так - прицелимся просто.

Луконин подозрительно на меня посмотрел - употреблённое мной местоимение во множественном числе его явно насторожило.

- Сходим?

- Именно!

Я выдержал его взгляд, который моментально сдулся.

- Ладно, уговорил. Через неделю наведую...емся. А, кстати, мы же не знаем, когда тот капитан богу душу отдал, - пошёл он на попятную.

- Спросим у Чугунтия.

Через два дня Луконин ушёл в самоволку. После отбоя. И ничего мне не сказал. "Ладно, только приди, гад!" - предвкушал я предстоящий разговор. Куда его понесло, я прекрасно понял. Лука вернулся утром, и к докладу Лома о построении батальона он успел. А ещё успел похвастаться ночным свиданием: