К Колыме приговоренные

Вера, ничего не ответив, опять, как у Матильды, посмотрела на него так, словно хотела перед ним извиниться. И только тут Андрей заметил, что перед ним не взрослая девушка, а подросток. Не успевшие расправиться по-женски плечи придавали Вере сутуловатость, движения были, как у мальчишек, угловаты, от неё, как от берёзки, ещё не до конца налившейся соком, веяло свежим дыханием весны и набиравшим силу здоровьем.

— Так чем же вы живёте? — повторил свой вопрос Андрей. — Ведь что-то у вас, наверное, тут есть?

— А у нас одна скука, — ответила Вера и, кажется, за всё время первый раз улыбнулась.

Спать Андрей лёг на диван, а Вера ушла на свою кровать. В окне стояла всё такая же большая и медная луна, и в свете её через ситцевую штору было видно, как Вера, раздевшись, села на кровать и стала о чём-то думать. Потом, порывисто поднявшись, она вышла к Андрею. На ней, кроме короткой ночнушки, ничего не было. Кровь, словно её выстрелили из ружья, ударила Андрею в голову. «Только не это, — испугался он, — ведь она ещё ребёнок!

— Вера, зачем это? — выдавил он из себя и встал с дивана.

Услышав, что сказал Андрей, Вера вздрогнула, как от удара, бросила на него по-детски беспомощный взгляд и, заплакав, убежала за штору.

А утром Андрея разбудил пожар. Горела изба Матильды. Вокруг неё уже бегали люди, какой-то мужик багром стаскивал с крыши полуобгоревшие доски, кто-то лопатой забрасывал в горящие окна землю, но было видно, что пожар уже ничем не остановишь. Выкидывая в раскалённое небо пламя, он с треском пожирал всё, что попадалось ему на пути. Недалеко от пожара, на пригорке, стоял Елеска с Колей на руках.

— Матильда сгорела, — сообщил он Андрею.

Ни по выражению его лица, ни по тону, каким он это сказал, не было видно, что смерть Матильды его сильно тронула.

— Все там будем, — словно в подтверждение этого, добавил он, а обращаясь к Коле, спросил:

— Ну, что, Коляша, жить-то со мной будешь?

Андрею показалось, что спросил он это с такой лёгкостью, словно речь шла о временной и ничем не обременительной для него обязанности.

От чего случился пожар, толком никто не знал. Так как Матильда курила, вполне возможно, закурив в постели, она уснула, не затушив окурка.

А в полдень за Андреем пришёл катер. Провожал его один Елеска. Он уже был выпивши, рядом с ним стоял Коля, лицо Коли было всё в саже. Вымазался он в ней, видимо, ещё на пожаре. Вид у него был жалкий и похож он был на черномазую зверушку, пойманную в клетку.

— Ничего-о, — гладя его по голове, пьяно тянул Елеска, — я из него человека сделаю.

Когда катер отходил от причала, на обрывистом берегу реки Андрей увидел Веру. Она стояла одна, дувший с реки ветер рвал на её голове косынку. Потом, когда катер уже уходил за поворот, он видел, как к ней подошли Елеска с Колей, и они, постояв ещё немного, вместе пошли в посёлок.

Повесть о Никите

I

После отбоя, когда все уснули, а дежурная по детдому Кривоножка закрылась в учительской, Никита прокрался в свой класс и сел писать в тюрьму матери письмо. Чтобы Кривоножка его не застукала, дверь он запер на швабру, а свет в классе не стал зажигать. И без него было светло: на Колыме стояли белые ночи.

«Здравствуй, мамка, — начал своё письмо Никита. — Живу я здесь хорошо. Кормят каждый день, а в воскресенье водят в кино и в баню. А учусь я уже во втором классе. По письму у меня хорошо, а по арифметике не очень».

Никите показалось, что кто-то ходит за дверью. «Не Кривоножка ли?» — подумал он и, прокравшись к двери, прислушался. Вообще-то он больше боялся не её, а ненавистного всем в детдоме Казимира. Убедившись, что за дверью никого нет, Никита стал писать дальше. «А воспитатель наш Казимир грозит всех отправить в колонию. Конечно, всех не отправит, а вот Зубаря отправит. Поэтому ты рукавички пока не высылай, Зубарь всё равно их отберёт. А если ты их уже выслала, то ладно. Найду, где спрятать. Вот шапка у меня, мамка, плохая, когда идем из бани, мёрзнет голова. Если у вас там есть шапки, то вышли. Тогда я рукавички отдам Зубарю, а за это он мне оставит шапку. Ещё говорят, что у вас там есть бушлаты. Если вышлешь, не откажусь. Мой шубур совсем поизносился».

Спохватившись, что слишком много просит и ни к чему расхлюндился, Никита решил написать что-нибудь весёлое. «А вчера этот Казимир, — написал он, — перед школьной линейкой заставил Скувылдину из первого класса плюнуть Лёшке в карман за то, что Лёшка плюнул в её карман, когда она в столовой хвасталась своим новым платьем. Скувылдина, когда плевала в Лёшкин карман, плакала, а все смеялись».

Представив, как и мамка над этим будет смеяться в своей тюрьме, Никита написал: «Посмеёшься, так и легче будет». На всякий случай, — вдруг и это мамке покажется смешным, — он добавил: «Ночью в своей палате мы ловим тараканов. Кто меньше всех наловит, тому Зубарь ставит пять щелбанов».