К Колыме приговоренные

— Идё-от! — подмигнул он Андрею и мотнул головой в сторону идущей к магазину тётки с таким крупным лицом, что вывернутые вперёд губы казались двумя большими пельменями. Когда тётка поравнялась с ними, мужичок кинулся к ней и с наигранной на лице радостью сообщил:

— Анна Ивановна, а ко мне братка приехал.

— Какой ещё братка? — выдавила через нижнюю губу Анна Ивановна.

— А вот! — схватил мужичок Андрея за руку. — Он самый! Ивахой звать!

— Ну, и что? — не поняла Анна Ивановна.

— Как что?! — удивился мужичок. — Встретить надо!

— Ну, так и встречай! — отрезала Анна Ивановна и, после долгого копания в замке, открыла дверь магазина и скрылась в нём.

— И не таких брали! — кинулся за ней мужичок.

Вернулся он из магазина с бутылкой водки.

— Идём, засандалим! — потащил он Андрея в кузню.

Представился мужичок Елеской. На закуску из кармана фуфайки он достал луковицу.

— Сгодится, — сдувая прилипшие к ней крошки хлеба, сказал он, и с хрустом раскусив её пополам, одну половинку положил перед Андреем.

Выпив, неожиданно спросил:

— А бабу хошь?

Андрей от бабы отказался.

— А зря, — не понял его Елеска. — С ними интересно.

Допив водку, вышли из кузни покурить. На небе уже светило солнце, казалось, оно не плывёт по нему, а крадётся рыжей кошкой. Из тайги несло прохладой и терпким запахом хвойного опада. На Мангазее весело звенели перекаты, и если бы всё ещё не очнувшийся от сна посёлок да не копошащиеся в мусоре, рядом с кузней, грязные вороны, могло показаться, что лучше этого места ничего нет на свете.

— И чего спят? — сплюнув в сторону посёлка, недовольно пробурчал Елеска. А когда бросил в копошащихся ворон камень, они даже не обратили на это внимания. — Вот стервы! — выругался он.

Странно, но от водки Елеска не стал весёлый, а, казалось, даже был недоволен тем, что её выпил. Плутоватое выражение лица сменилось на кислое, в глазах навыкате появилось что-то по-коровьи грустное.

— И чего спят? — недовольно повторил он и, присев на свой деревянный обрубок, тупо уставился на вертушку.

— Крутит, стерва! — плюнув в её сторону, сказал он.

А посёлок и на самом деле, как вымер. Даже дыма из печных труб, появившегося утром, не стало видно. Похоже, хозяева топили утром печи не затем, чтобы в уюте и хорошем настроении начать день, а просто потому, что за ночь избы выстыли, и чтобы совсем в них не околеть, сунули они в свои печи по охапке соломы, подожгли её, и снова с головой укрылись под одеялами. Так как не стучали при этом двери, и не было слышно ничьих голосов, видимо, и по малой нужде после долгого сна сходили они в свои помойные вёдра.

— А жрать им дай! — уже ругался Елеска. — И ведь в реке рыбы: лови — не хочу. А они, подлецы, морды — что твоё корыто, выйдут на неё, сядут и ждут: когда сама рыба в рот запрыгнет. Не народ, а ироды!

На крыльцо магазина вышла Анна Ивановна. Торбой приспособившись на его верхней ступеньке, она так уставилась на Елескину вертушку, словно, как и он, увидела в ней что-то интересное.

— Стерва, — охарактеризовал её Елеска.

Это не пролетело мимо ушей Анны Ивановны.

— Сам ты стерва! — вяло оторвавшись от вертушки, незлобно ответила она.

— А ты ещё и дура! — рассмеялся Елеска.

— От дурака и слышу! — опять не разозлилась Анна Ивановна.

Позевав открыто, не прикрывая рта, Анна Ивановна вернулась в магазин, а Елеска стал опять ругать посёлок.

— Говорил им: давайте в артель. Рыбу ловить будем. А они морду корёжат: «Мы яё, паря, ня развадили и ловить, паря, ня сабираемси». «А жрать-то что будете?» — спрашиваю. — «А ето уж не тваё, — говорят, — собачье дело». Вот и поговори с ними!

— Так ты бы уезжал отсюда, — предложил Андрей.

— А мне что! — ответил Елеска. — Я вольная птица. Могу и уехать.

И неожиданно рассмеявшись, отчего лицо его опять обрело плутоватое выражение, предложил:

— А хошь анекдот?

— Давай, — согласился Андрей.

— Спрашивает один генерал другого, — начал Елеска, — «Ты как думаешь, среди гражданских есть умные?» «Не знаю, — отвечает генерал, — что-то не видел, чтобы они строем ходили».

— Хороший анекдот, — заметил Андрей.

А Елеска уже, словно самому себе, повторил:

— А я вольная птица, — и, понизив голос, добавил: — Пусть в дураках, но не строем! Да и не в этом дело, — вдруг как будто рассердился он на кого-то, — я так думаю: каждый из нас по-своему в дураках ходит. Вот возьми хоть и её, — махнул он рукой в сторону сидящей в библиотеке Утки: — Придёт ко мне: «А я к вам, товарищ Елеска, с Толстым, со Львом Николаевичем». Ты бы мне, говорю ей, лучше вместо Льва Николаевича водки принесла. А она: «Толстой и водка не совместимы». Не совместимы так и вали отсюда. Уходит. А потом и с водкой. «Пейте, — говорит, — а я, товарищ Елеска, всё равно из вас человека сделаю». «Ха, сделаю! — расхохотался Елеска. — Она мне Льва Николаевича читает, а я лежу и водку трескаю. Вот и выходит, и с Толстым в голове в дураках ходить можно.

— А Анна Ивановна? — спросил Андрей.

— У этой чувырлы, — ответил Елеска, — дурак — кто не ворует. Тащит с магазина — что ни попадя. А недостача: пожар — и концы в воду.