К Колыме приговоренные

— Так энтого, — мотал дядя Егор головой в сторону линейки, — преступника.

— Да иди ты!.. — посылал его Казимир подальше.

Если бы не этот дядя Егор, Никита наверняка бы попался. Пьяный, он не заметил в его кармане оставшихся крошек стекла. Казимир, конечно бы, сразу их нашёл.

Вечером, когда всех распустили, дядя Егор пришёл к ним в палату. Делал он это всякий раз, когда напивался, и ходил к ним, как говорил, чтобы покалякать. Рассказывал он всегда одно и то же, про какой-то Туркестан, в котором он рубил бандитам головы. По его выходило, что шашка в полку у него была самая длинная, а конь такой, что только ему и давался. В полку он был на самом высоком счету, а с командиром, как говорил, у него была одна чашка-ложка. Нынешней своей жизнью дядя Егор был недоволен.

— Нешто это жизнь, — ругался он, — супротив той — одна канителя.

— А где твой Туркестан? — смеясь, спрашивали его детдомовцы.

— А где турки живут, — не задумываясь, отвечал дядя Егор.

— Турция, что ли? — не понимали детдомовцы.

— Турция — не Турция, а называется Туркестаном, — выкручивался дядя Егор и, видимо, чтобы не показать своего незнания географии, поднимался со своей табуретки и говорил:

— Ну, хватит бобы разводить. Пора спать.

В этот раз такого разговора с дядей Егором не получилось. Дело в том, что Казимир, осматривая карманы Зубаря, нашёл в них остатки ворованного им с кухни изюма. И хотя этого изюма детдомовцы никогда на своих столах не видели, Зубаря Казимир уже по правде решил отправить в колонию. Теперь Зубарь сидел на своей кровати расстроенный и ни с кем не разговаривал.

— Турок ты! — напал на него дядя Егор. — Воровать не умеешь.

По его выходило, что воровать можно, но попадаться нельзя, а попался, считай — ты дурак, и ходи в этих дураках до самых новых веников. Видимо, у него это шло оттого, что всех детдомовцев он считал людьми пропащими, и ждёт их всех тюрьма и каменные, как он говорил, кальеры.

— Да иди ты! — как и Казимир, послал Зубарь дядю Егора подальше.

— А ты не хохлись! — успокоил его дядя Егор. — И в колонии люди.

Когда он ушёл, Зубарь поднялся со своей кровати, подошёл к Никите и больно ударил его по лицу.

— Из-за тебя, падла, попал! Ты Кривоножке стекло подсыпал! — крикнул он.

Никиту словно окатило кипятком, у него потемнело в глазах. Не помня себя, он бросился на Зубаря и свалил его на пол. Задыхаясь от злости, он стал его душить, а потом бить по лицу. Зубарь пытался вырваться, но у него это не получалось. Было видно, что действует он одной правой рукой, а левая рука его плохо слушалась. «Отпусти!» — наконец попросил он Никиту, а когда поднялся с пола, отошёл к стене и, отвернувшись от всех, заплакал. Никите, как и всем в палате, стало ясно, что Зубарь не тот, каким себя представлял, верховодство своё над детдомовцами брал только горлом и угрозами. На самом деле, умело скрывая свою сухорукость, одной рукой он только и мог, что бить им щелбаны.

На следующий день Зубаря увезла милиция, а вскоре всем стало известно, что сухоруким он стал ещё в раннем детстве. Говорили, что пьяный отец, промахнувшись в мать, попал ему палкой в руку. А в детдоме всё стихло. Что-то будет дальше?

V

До весны в детдоме ничего особенного не произошло, только для предстоящего отъезда в пионерлагерь приняли баяниста, да когда распустились за окнами тополя, умерла Скувылдина. Отчего она умерла, толком никто не знал. Вечером была здорова, а утром нашли мёртвой и почему-то в чулане. Прошёл слух, что она отравилась снотворными таблетками, но в это мало кто поверил: где Скувылдина могла взять снотворные таблетки?

На следующий день гроб с её телом выставили в красном уголке и всех детдомовцев колонной по одному повели для прощания с ней. У гроба со скорбным лицом сидела её тётка, на голове у неё была чёрная кисея, а в руках белый платочек. Правда, никто не видел, чтобы она плакала. Девчонки идти к гробу боялись, да и мальчишки шли к нему с вытянутыми в испуге лицами, только одного Никиту это не пугало. Свой ужас перед мёртвыми он пережил в чулане, когда ему казалось, что с жёлтыми ногами тётку никто отсюда не выносил, и она всё ещё лежит в углу. Проходя у гроба Скувылдиной, он заметил, что у неё сильно заострился нос, а на лице застыло что-то сердитое. Ему даже показалось, что она сейчас встанет из гроба и скажет ему как раньше: «Игоист ты, Никита».

Скувылдину похоронили и стали готовиться к отъезду в лагерь. Казимир бегал по детдому и всё что-то укладывал и увязывал. Кривоножка примерялась к своей летней одежде, а баянист разучивал новые песни. И в поведении, и во внешнем виде у него было много странного. Говорил он со всеми ласково, но в глазах, глубоко спрятавшихся под тонкие, как у женщины, брови, таилось что-то пустое и холодное. И губы у него были, как у женщины: мягкие, похожие на розовый лепесток. Поэтому, хотя на голове у него и была большая лысина, его сразу прозвали Тёткой.