К Колыме приговоренные

«Заткнись! — цыкнул на него поднявшийся из-за карт один из приблатнённых в клетчатой кепке и хромовых сапогах. Суетливо, как будто его кто кусал под рубашкой, он подскочил к Еремею, оценивающе на него посмотрел, а потом, обернувшись к тому, что со шрамом на лице, коротко спросил: «Кто?!» «Как велел, пахан. Морда бусурманская, за охра сгодится», — ответил со шрамом.

«Куда я попал?» — всё ещё не мог понять Еремей. А попал он в известную в те годы банду Мордачкова. Она совершала кражи и грабежи, своими действиями терроризировала население, а в последнее время под видом работников НКВД проникала в советские учреждения и грабила их. Еремея они наметили для организации побега своих дружков из лагеря. По их плану предполагалось, что он, переодетый в форму охранника, проведёт в лагерь под видом заключённых этого, в клетчатой кепке, и мордоворота. У них под одеждой будет оружие, а Еремей, как татарин, не вызовет на воротах подозрения. В то время большая часть лагерной охраны состояла из татар. Еремей понимал: заартачься — они его зарежут.

Так как у бандитов работа была ночная, они вскоре легли спать. Когда уснули, Еремей подумал: «Не убежать ли?» К несчастью своему, и этого он не мог сделать. Бандиты его всё равно бы в посёлке нашли, а заявить о них в милицию — и самого загребут. «Что же делать?» — думал он. Оттого, что придумать Еремей ничего не мог, он совсем упал духом, и его охватило такое чувство безысходности, от которого хоть накладывай на себя руки. И он, кажется, впервые за всю свою колымскую жизнь вдруг вспомнил, что и у него есть своя родина, где, наверное, ещё живы и отец, и мать, а сестрёнка Фатима наверняка уже замужем. И словно во сне, перед ним всплыли картины детства. Вот он, босоногий Ерёмка, вдёт с реки по пыльной улице, над ним голубое небо и яркое солнце, лёгкий ветерок ласкает лицо и грудь, у поворота на церковную площадь посреди зелёной лужайки, вытянув вверх шею, стоит белый, как снег, гусь и косит на Ерёмку злым глазом. Когда Ерёмка оказывается с ним рядом, гусь, внезапно растопырив крылья и вытянув шею по земле, бежит к нему и больно клюёт в ногу. «А-а!» — кричит Ерёмка и прячется за церковную ограду. А на крыльце церкви сидит сторож и играет на балалайке. «Киль менде»[8]

, — зовёт он Ерёмку, а когда Ерёмка к нему подходит, даёт ему пряник. А дома Ерёмку ждут отец и мать. Они сидят за столом, на отце белая рубаха, на матери вышитая цветами кофта, на столе, в большой глиняной миске, целая гора варёной картошки, от которой до самого потолка вдёт пар. Обжаренная с луком, она хорошо пахнет, а когда Ерёмка садится за стол и её ест, она кажется ему вкуснее пряника.

А вот Ерёмке уже семнадцать. Стоит тёплый вечер, с реки тянет прохладой, пахнет черёмухой и липой, а на окраине села играет гармошка. Там сабантуй, и Ерёмка идёт туда. Ждёт его там Флера, и они договорились, что после сабантуя пойдут вместе домой и будут целоваться. Целоваться им нравится, но когда Ерёмка захотел больше и полез ей однажды под сарафан, она его ударила и убежала домой. Когда Ерёмка, уже в восемнадцать лет, в своих новых шароварах и цветном камзоле, уходит из села, чтобы не попасть на войну, за селом его догоняет Флера. Она виснет у него на шее, плачет, а в лесу, куда они свернули с дороги, она ему отдаётся. Пока Ерёмка не скрылся на повороте за этим лесом, она всё стояла и махала ему рукой.

При воспоминании о матери с отцом и о Флере Еремею так захотелось домой, что хоть бросай всё и беги туда. И Еремей это бы сделал, если бы у него были деньги хотя бы на пароход. По железной дороге от Владивостока до дома он бы добрался и зайцем. И он решил добыть эти деньги с бандитами. «Один хороший налёт, — подумал он, — и деньги в кармане». Сделать это Еремею не удалось. Вечером, когда бандиты послали его за водкой, их накрыла милиция.

Трудно сказать, что было бы с Еремеем дальше, если бы он не встретил в Нагаево начальника партии, который на Худжахе предлагал ему поступить на курсы геологов. Теперь, когда он предложил ему это снова, Еремей не отказался. О том, что он когда-то жил в Охотске, Еремей скрыл, а документы, свидетельствующие об этом, сказал, сгорели в одном из таёжных пожаров. По рекомендации этого начальника партии Еремея на курсы приняли без особой проверки его прошлого в органах НКВД. Поселили его в общежитие и поставили на бесплатное питание в рабочей столовой.