К отцу своему, к жнецам

Помянем же и еще нечто от деяний его в святительстве. Однажды свершал он некое поприще зимою и, проведя день в посте и трудах, по наступлении вечера намерился дать отдых изнуренным членам. Отыскались близ дороги следы древнего жилища, лишенного обитателей, с изгнившею кровлей, с кустарником, глядящим из разваленных углов: лучше казалось ночь провести под ледяным небом, чем вверить свою главу этому ужасу; к тому же два старца, встреченные святителем, открыли, что из-за ночных привидений, поселившихся в утлом здании, бедственным бывает здешнее гостеприимство для всякого, кто решится его испытать. Услышав это, блаженный Герман загорается желанием ночевать в развалинах, которые делаются для него прекраснее любого дома и любой постели уютнее, словно не опасность и тревоги ему обещаны, но великая победа: посему, не внемля дальнейшим предостережениям, он ведет своих спутников к враждебному порогу и первым входит под сень жилища, едва достойного зваться жилищем. Находят среди многих один покой, похожий на хижину, слагают легкую свою ношу и сами устраиваются; скудный ужин вкушают путники, а блаженный муж вовсе не дотрагивается до пищи, насыщаясь пением псалмов. Ночь наступает, всех дрема долит, только один от клириков, отправляющий должность чтеца, совершает свою службу, как вдруг пред его очами восстает некая тень, каменный дождь гремит по стенам, и дрожит сотрясенная земля; страх входит между строк, оставлены божественные книги, устрашенный чтец взывает к святителю. Тот, восстав от легкого сна, видит неприязненный призрак и, связав его именем Христовым, велит ответить, кто он и чего здесь ищет, – а тот, тотчас сложив с себя кичливость и угрозы, смиренно говорит, что они с его сотоварищем были многих и тяжких преступлений виновниками, жестокую кару за них понесли и, с жизнью простившись, остались непогребенными; с той поры, сами не зная покоя, не дают его местным жителям; напоследок просит у святителя молитв за себя и своего товарища, дабы по столь долгом времени избавил их Бог от заточения, которое они терпят в тесном и утлом доме, и даровал упокоение несчастным. Скорбит о них святой муж и велит показать, где они лежат: ведет его призрак среди развалин и наконец указует, где искать останки. Когда же дневное светило выходит, возвращая цвет вещам, епископ сзывает окрестных селян и велит очистить место: исторгают кустарник, вонзают мотыгу, землю взрывают, по долгих трудах обретают два тела, сваленные без чина, обвитые цепью: самое железо на них погибло, источенное тлением. Тут роют им пристойную могилу и тела, от уз избавленные, обертывают холстиной; земля их скрывает, епископ пред Богом ходатайствует, мертвым дается покой, у живых прекращается тревога; когда же ночь за ночью проходят без опасения, возвращаются жители к нелюдимому порогу, чтобы стены, долго бывшие обителью ламии, сделать вновь приязненным домом.

Вот светильник, который светит всем и в развалинах жилья избегаемого, и в пучине морской, где он бурю обуздывает елеем и молитвою, и в краях италийских, где изгоняемые им демоны горько плачутся и пеняют на его суровость, и в собеседовании с неким епископом, давно уже поселившимся в ограде горнего Иерусалима. О блаженная матерь наша Церковь, у которой и смерть работает жизни, и тень смертная посещением Божиим озаряется! Вот воистину поле Орны иевусеянина, на котором Давид приносит мирную жертву и отводит истребление от Израиля; вот поле Гедеоново, где роса милости сходит на руно овчее; вот поле Господне, на котором сеется в тлении, восстает в нетлении, и вот делатель его прилежный, возлагающий руку свою на рало и вспять не глядящий! Где те, которые говорят: «Нам ли следовать примеру святых? у нас ведь ни власти, ни дара чудотворения; больных мы не исцеляем, мертвых не воскрешаем, царям не подаем советов, не тягаемся с демонами, не беседуем с умершими; что между нами и тобою, человек Божий»? Где они, облекающие свою леность в одежды смирения и выдающие нерадение за благоговение; где те, кто силится себя извинить и делает неизвинительным? Пусть обыщут свое сердце, спустятся к своей памяти: без сомнения, обретут там углы и пристанища, коих Спаситель не знает, но лисы имеют там свои норы и духи злобы – свои гнезда. Пусть отыщут там следы неискупленного греха – если же им это кажется трудным, пусть идут туда, где почуется скверный дух; пусть озаботятся погрести свои преступления, как подобает, в покаянии и молитве, и по сем очищении не покинут чертога праздным, но населят добродетелями, чтобы прежние пороки, увидев место свое выметенным, не вернулись и не привели с собою еще горших. Пусть сделают это, говорю, и оправданы будут, ибо на чудное зрелище, каким стала для нас жизнь блаженного Германа, они взирали не холодным и не праздным оком.