К последнему царству

– А почему это не желательно?

– Потому что в этом случае меня будут воспринимать, как вашего человека.

– А разве это не так?

– Не так. Если вы имеете намерение посадить на трон своего ставленника, то вам ещё не поздно передумать. Вы можете играть роль доброго волшебника, но не пытайтесь играть роль Бога. Только от Бога я могу принять трон.

Ставров сдержанно улыбнулся. Они уже подъезжали к дому. Адъютант Ставрова повез подарки старушкам, они остались вдвоем.

– Чаю хотите? С местными травами.

– Лучше кофе.

– Можно с коньяком.

– Пожалуй.

Ставров вдруг почувствовал себя мальчишкой, который совершенно не знает, как держать себя со взрослым человеком. Он давно уже отвык от того, чтобы с ним так разговаривали. Подобное было в монастыре, но там он знал, что должен держать себя, как паломник и младший брат. А здесь? Перед ним был будущий царь, которого он извлёк из небытия и который уже сейчас разговаривал с ним, как одним из подданных, всеми силами подчеркивая, что ни чем не обязан всемогущему диктатору.

– Хорошо у вас, – сказал Ставров после затянувшейся паузы, – Чтоб я так жил.

– Недавно одна старушка умерла. Родственники не могут продать дом. Вы можете его купить.

– Куплю. Вы собираетесь перебираться в Москву?

– Уже знаете.

– Диктатура невозможна без развитых спецслужб. Я подарю вам квартиру в центре Москвы.

– Я не могу принять такой подарок.

– Хорошо. Я куплю квартиру в государственную собственность, а вам мы сдадим её в аренду сроком на два года. На значительную скидку в арендной плате не надейтесь.

– Принято.

– А я ведь к вам с подарком, от которого вы не сможете отказаться, – Ставров положил на стол три новеньких российских паспорта. (Дмитрию российское гражданство дали ещё перед поступлением в военное училище, иначе бы его туда не приняли).

Константинов внимательно пролистал паспорта и сказал:

– Благодарю вас, Александр Иеронович.

– Не стоит благодарности. Это не более, чем восстановление исторической справедливости. Ещё я очень надеюсь на ваши советы в деле организации Собора. Советников ко мне лезут тысячи, устал делегации принимать, а вот посоветоваться-то и не с кем.

– Я готов в меру разумения ответить на все ваши вопросы, связанные с организацией Собора. На правах представителя русской аристократии. Но сами понимаете – негласно.

– Разумеется. Встречаться будем на конспиративной квартире при самом тщательном соблюдении всех требований конспирации, – жестко отрезал Ставров.

– Напрасно вы так, Александр Иеронович.

– А вы не напрасно?

– И я напрасно, – вздохнул Константинов. – Мы с вами – два русских человека, которые одинаково понимают благо России. К тому же мы оба – люди Церкви и одинаково понимаем, что это значит. Вряд ли существует вероятность недопонимания между нами. Вам очень хорошо понятна ваша роль, и мне вполне понятно, что она вам понятна. Так что прошу прощения за совершенно бессмысленное желание расставить все точки над «ё». Я не подозреваю вас в «комплексе Бога», сожалею, что так могло показаться.

– Я сам себя подозреваю в «комплексе Бога», и ваш тон, может быть, вполне уместен.

– Тяжелая штука, абсолютная власть? – улыбнулся Константинов.

– Очень тяжелая. Абсолютная власть не оказывает на душу правителя ни какого положительного действия ни в одном из аспектов. Опыт абсолютной власти – целиком отрицательный опыт.

***

Россия бурлила как-то совсем по-новому, как она не бурлила ещё ни когда. Это было совершенно не похоже на интеллигентскую либеральную взвинченность, но это было в чем-то даже хуже. Ведь сейчас бурлили не столько наивные романтики-идеалисты, сколько карьерный элемент общества, по определению очень прагматичный. Ни каких митингов с лозунгами и зажигательными речами не было, они были просто не нужны, ведь ни кому и ни чего не надо было доказывать. Все разом стали монархистами, уж кто по какой причине. Конечно, кто-то по поводу вскоре предстоящей реставрации монархии скрипел зубами, но и скрипеть они старались как можно тише, не столько даже опасаясь репрессий со стороны власти, сколько не желая испытывать на себе праведный гнев распропагандированного общества.

Так что на улицах было довольно тихо, а вот в храмах бурлило по-настоящему. Толпы народа ломились креститься. И не трудно было заметить преобладание в этих толпах чиновничьего элемента. Эти люди быстро поняли, что власть отныне принадлежит православным, ведь выбирать царя на Соборе будут только православные, и хотя большинство среднемелких чиновников и мечтать не смели попасть на Собор, но оказаться в дни Собора некрещеным уже явно означало оказаться «чужим на этом празднике жизни». Ни кто не сомневался, что вскоре всех некрещеных вышвырнут из органов власти. Хотя иной чиновник мог очень искренне придти к вере, но его искренность легко было поставить под сомнение